– В любом случае отец запретил мне выходить из города, пока не выяснится, куда пропадают дети, – продолжила Маргарита и закатила глаза. – Как будто я маленькая девочка и не могу сама о себе позаботиться… Прямо курам на смех. Мне же шестнадцать! Ему лишь нужен повод, чтобы мы не смогли видеться в поле.

– И вот мы встречаемся здесь, – заключил Иоганн.

– И с чего бы мне видеться с тобой, м-м-м? – Маргарита подмигнула ему. – В прошлый раз ты был весьма неучтив. Повалить на землю невинную девушку и…

Она запнулась. Снова послышался плач, и в этот раз куда громче. Он все нарастал, переходя в громкие завывания и крики. В конце концов кто-то завопил, как будто перепугался насмерть. Крики доносились со двора. Стали распахиваться двери и ставни, снаружи послышались торопливые шаги.

– Там что-то произошло! – сказал Иоганн и с неохотой выпустил Маргариту. – Может, пожар?

– Давай посмотрим. – Девушка уже перелезала через край кадки.

Иоганн последовал за ней, при этом в спешке перепачкал штаны в красной жиже. Они спрыгнули на землю и поспешили во двор. Несколько работников и служанок бежали к Большой давильне, откуда и доносились крики. И вопли – как будто кричала в предсмертных муках крупная птица.

– Это мама! – воскликнула Маргарита. – Господи, случилось что-то худое!

Вместе с челядью они пробежали внутрь. Там находились четыре пресса. Бадьи под них были намного крупнее, чем кадки в старой давильне, и массивные балки обеспечивали тяжесть, требуемую для отжима. Вокруг второго пресса столпились люди. Все стояли, скованные ужасом.

Под тяжелой балкой лежал Людвиг.

Иоганн с трудом узнал его. Вероятно, балка рухнула на него в тот момент, когда он влез в кадку. Кровь и виноградная мезга смешались в красную кашу, покрывая руки и лицо Людвига. Грудную клетку сдавило, как перезрелое яблоко, руки безжизненно свесились через край кадки. Кто-то из работников выплеснул на покойника ведро воды, и все увидели его лицо. Остекленелые глаза неподвижно уставились в потолок, губы перекосило гримасой боли и ужаса, с уголка рта в кадку капала кровь.

Мать Людвига продолжала причитать.

– Господи, мой сын, мой сын! – завывала она. – Мой бедный сын!

Она опустилась на колени и взяла обмякшую руку Людвига. Вопли ее понемногу затихали и скоро перешли в монотонные завывания. Иоганн смотрел, как ее платье пропитывается кровью и виноградным соком. Фогт в это время стоял в оцепенении среди своих работников. Казалось, он еще не вполне осознал произошедшее.

– Должно быть, балка сорвалась, как раз когда Людвиг влезал в кадку, – промолвил негромко широкоплечий батрак рядом с Иоганном. – Крепления, наверное, прогнили. Я давно говорил старику, что надо все подновить. Но он и слушать не желал! А теперь потерял единственного сына…

Маргарита стояла рядом, не в силах отвести взгляд от кровавого зрелища. Иоганн знал, что она терпеть не могла Людвига, – и все-таки он был ей братом. Юноша невольно подумал о звуках, услышанных прежде из укрытия. Так значит, это Людвиг тихо скулил, захлебываясь собственной кровью? Такой смерти никто не пожелал бы даже заклятому врагу.

Иоганн вздрогнул.

Заклятому врагу…

Еще накануне вечером разве не пожелал он Людвигу смерти? Тонио дель Моравиа принудил его к этому. И вот пожелание сбылось! Как такое возможно? Должно быть, это просто совпадение – все прочее выглядело до того устрашающе, что Иоганн даже думать об этом не хотел. Он снова взглянул на перекошенное ужасом лицо Людвига, и ему вспомнились слова Тонио.

Ненависть порой может служить целительной силой… Но она требует цели – и утоления…

И в этом он должен найти удовлетворение.

Иоганн вдруг почувствовал себя маленьким и жалким. Его затошнило, и он отвернулся, чтобы не смотреть больше на Людвига. Взгляд его упал на собственные штаны, склизкие и в красных пятнах. Он ничего не ел с утра и, когда к горлу подступила рвота, почувствовал во рту горькую желчь.

«Вот он, вкус мести, – подумал Иоганн. – Совсем не сладкий, а горький, как желчь».

Юноша опустился на колени и сплюнул вязкую зеленоватую слизь. Завывания матери Людвига то затихали, то нарастали вновь, как бесконечный хорал. Исторгнув из себя все без остатка, Иоганн утер дрожащие губы и оглядел себя сверху донизу.

Пальцы, штаны и рубашка были красные от виноградного сока. Но это могла быть и кровь.

Кровь Людвига.

3

В последующие дни Иоганн почти не видел Маргариту. Семейство фогта готовилось к похоронам, отдавая этому все силы. Иоганну горестно было видеть, сколько усилий прилагалось ради того, чтобы проводить Людвига в последний путь. Усилий, которых заслуживала и его, Иоганна, мать.

Людвига обмыли и надели на него лучшую рубашку. Гроб его был сработан из тяжелых буковых досок, и поминальный обед проходил в доме фогта – с колбасами, салом и ароматным белым хлебом. Людвиг был единственным сыном в семье; остальные дети, кроме него и Маргариты, умерли еще во младенчестве. Он должен был продолжить род, а теперь осталась только Маргарита. Позднее отец рассказывал, сколько народу явилось на похороны, и причитал, каким все-таки славным малым был Людвиг, сильным как бык, усердным и преданным своему отцу – в точности как Лотар и Карл.

– Упаси нас, Господи, от новых бед! – молился Йорг Герлах и обнимал при этом старших сыновей. – Не представляю, как я проживу без вас двоих.

Иоганн не сомневался: умри он сейчас на глазах у отца, тот по нему ни слезинки не прольет.

Трактир «У льва» юноша обходил в эти дни стороной. Он до сих пор не мог забыть, как Тонио принудил его вслух пожелать Людвигу смерти. Ночами Иоганн подолгу лежал без сна и слушал шорох крыс под половицами. И припоминал, как они с Тонио пожали руки – так, словно заключили сделку. Иоганн жаждал смерти Людвига, и его желание сбылось. И если это была сделка, то что же ему придется отдать в уплату? Или он, сам того не ведая, уже как-то заплатил? К ножу Иоганн с того времени не прикасался, как будто на том лежало проклятие.

Но вскоре он упрекнул сам себя в глупости и суеверии. Этот Тонио, астролог и фокусник, хоть и представлялся жутким типом, но чтобы убить кого-то, одного пожелания было недостаточно. Все это – просто дурацкое совпадение. Да, жуткое совпадение, но не более того.

Работники на подворье говорили, что крепление, которое удерживало балку, действительно прогнило. И все-таки на душе у Иоганна было неспокойно, и смутный страх подтачивал ему нутро. Он и сам не мог объяснить, в чем тут дело. Мама когда-то показывала ему защитные знаки, и в одну из бессонных ночей Иоганн вдруг вспомнил про них. Он начертал их на клочке пергамента, сунул в кожаный мешочек и спрятал под дверью в их с Мартином комнату. Эти символы издавна оберегали людей от всякого рода скверны. И действительно, Иоганн почувствовал себя немного лучше. Хоть и понимал, что все это не более чем суеверия.