еще один год частное сопротивление, потом весь край приведен был к покорности[238].

Несколько месяцев спустя завоеватель покинул Галлию, уводя с собою свою армию[239]. Галлия не двинулась для своего освобождения[240]. Она вооружала людей, но для пополнения армии Цезаря. Она служила в рядах войск ее победителя в Гражданской войне. В начале последней Цицерон писал: «Цезарь очень силен галльскими вспомогательными отрядами; галлы обещают ему 10 000 пехотинцев и 6000 всадников, которых будут содержать на свой счет в продолжение десяти лет»[241]. Цезарь сам, перечисляя своих римских воинов, прибавляет, что «у него было столько же галлов; он навербовал их, выбирая лучшую часть вооруженного населения каждого народца»[242]. Когда он был в Испании, к нему опять прибыло подкрепление из 6000 галлов[243]. Он составил целый легион исключительно из галлов: последний получил название alauda (жаворонок) и был обучен римскому военному строю[244]. Цезарь насчитывал в своем войске до 10 000 галльских всадников[245].

Глава седьмая

О первых последствиях римского завоевания

Римляне не обратили побежденных в рабство, и галлы сохранили гражданскую свободу[246]. Римляне не отобрали y них также земель. Были произведены, без всякого сомнения, частичные конфискации; Цезарь не пропустил, конечно, случая обогатиться сам и обогатить тех, кто ему служил, на счет завоеванных[247]; но не было совершено общей сполиации.

Не будем представлять себе Галлию раздавленною победителем. Исторические документы не показывают нам ничего подобного. «Цезарь, – говорит его сотрудник Гиртий, – стремился лишь удержать галльские государства в дружбе с Римом и не давать им никакого повода к возмущению; обращение его с ними было почетно; именитые граждане осыпались благодеяниями; он не наложил на Галлию ни одного нового побора; он даже заботился о том, чтобы поднять страну, которая была истощена столькими войнами. Таким образом, заставляя галлов чувствовать все выгоды покорности, он без труда поддерживал мир»[248].

Светоний отчетливо изображает участь Галлии после римского завоевания. «Она была обращена в провинцию; впрочем, многие племена, – говорит он, – были признаны союзными или дружественными общинами»[249]. В списке таких народцев, сохранивших некоторым образом полунезависимость, мы находим тревиров, нервиев, реймов, суэссионов, эдуев, лингонов, битуригов, карнутов, арвернов, сантонов, сегузиавов и несколько других племен; a это составляло треть Галлии[250]. Остальная часть стала «провинцией» в прямом смысле, то есть страной, поставленной в подданство римского народа и подчиненной империуму его наместника. Однако произвольная власть не всегда и не по необходимости выражается в утеснении. Несомненно одно, что Галлия должна была платить Риму подати и нести в его пользу воинскую повинность. По словам Светония сумма податей, наложенных на страну, была определена Цезарем цифрою 40 миллионов сестерциев, которые соответствовали по весу восьми миллионам франков[251]: сумма эта очень низкая, и она, вероятнее всего, не выражала собою всех повинностей покоренного края. Относительно величины воинских отрядов, которые должна была поставлять Галлия, y нас нет никаких числовых данных. Скоро мы увидим, что некоторые галлы будут жаловаться на тяжесть налогов, но они жаловались на то же и во времена независимости[252]. Они будут иногда тяготиться римскими воинскими наборами (dilectus)[253]; однако размеры последних никогда даже отдаленным образом не доходили до того, чем были всеобщие ополчения прежних времен свободной племенной жизни.

Нельзя, следовательно, представлять себе Галлию утесняемой, порабощенной, потрясенной завоеванием. Будем судить об этих событиях, если возможно, не по идеям современного ума, но по понятиям тех поколений, которые их пережили. Невероятно, чтобы жители Галлии того времени чересчур живо оплакивали потерянную независимость, потому что они никогда и раньше не составляли единой нации. Они даже не знали никакой иной формы политического союза, кроме своих мелких государств или народцев, и для развития патриотизма y большинства из них не существовало более широкого и возвышенного объекта. Так ограничен был кругозор их мысли, их обязанностей, любви к отечеству, гражданских добродетелей. Душа их была бы поражена только в том случае, если бы сложившиеся политические тельца оказались разбиты завоевателем. Однако Рим не только не разрушил их, но оставил, за редкими исключениями, нетронутым организм последних и всю их внутреннюю жизнь. Почти ни одно из галльских государств не исчезло. В каждом из них продолжали жить старые привычки, традиции, даже вольности. Большинство населения, мысли и взоры которого никогда не заходят за пределы очень тесного круга, не заметило даже, чтобы произошла значительная перемена в их существовании.

Правда, каждое из галльских государств было с тех пор подчинено чужеземному могуществу. Некоторые высокие души должны были скорбеть об этом, но большинство охотно приспособилось к новому положению. Они сравнивали настоящее с прошлым и особенно поражались при этом тем обстоятельством, что прошлое было полно смут и страданий, настоящее же оказалось спокойным и мирным. Не было более места для междоусобий из-за соперничества государств друг с другом. Нигде уже не раздирали люди один другого за интересы аристократии или за народное дело. Независимость выражалась в беспрерывных войнах; римское владычество стало миром.

У римских писателей того времени часто попадается одно выражение, которое, по-видимому, постоянно употреблялось и в обыденной речи. Чтобы обозначить совокупность земель, подчиненных верховной власти Рима, говорили: римский мир (pax romana)[254].

Находясь на далеком расстоянии от этой эпохи и рассуждая о ней чересчур отвлеченно, мы склонны прежде всего полагать, что в Галлии порядок независимости сменился порядком порабощения. Но галлы сами хорошо знали, что, даже до того времени, когда их покорил Цезарь, независимость реже осуществлялась y них на деле, чем подчинение и что искони самые слабые между ними должны были гнуть шею перед более сильными. Кто сосчитал и сравнил, сколько было в Галлии племен, которые на самом деле пользовались свободою, и сколько таких, которые были в подчинении y других?[255] Племена-клиенты, о которых много раз упоминает Цезарь, были народами, потерявшими независимость. Прежде чем попасть под господство Рима, они уже находились под властью эдуев, секванов, нервиев или арвернов. Они платили им дани и поставляли им вооруженных людей, a именно этого в свою очередь стал требовать от них Рим[256]. После побед Цезаря все племена должны были подчиниться Риму, как раньше половина их зависела от других галльских племен. A такова уж природа людей, что последние испытали, может быть, больше радости при освобождении от обязанности повиноваться соседям, чем горя от необходимости быть покорными чужеземцам. Римское верховенство смягчалось таким образом исчезновением местных неравенств. Покоренные, с одной стороны, галлы чувствовали себя освобожденными – с другой[257].

Надо представить себе этих людей в рамке