Одежда двоюродного брата Поля была Джону велика, но Поль сказал, что рукава и брюки можно подшить. К тому же вещи оказались сыроваты, и Поль развесил их в кухне над печкой.

Пока Джон подбрасывал дрова в огонь, Поль вышел и вернулся с металлической ванной. Из очага торчала пара тяжелых стержней с крюками, на которые Поль повесил котелки с водой. Когда вода нагрелась, Поль снял котелки тряпкой и вылил их в ванну.

Когда Джон разделся, оба они с изумлением увидели, в каком состоянии его нога. После ванны Поль дал Джону веревку, чтобы тот ее закусил, пока Поль чистит рану.

Пока Поль бережно бинтовал распухший сустав, Джон спросил, когда его двоюродный брат с семьей будет дома, завершив перевязку, Поль дал Джону палку, чтобы опереться, и вывел его во двор.

Воздух приятно холодил кожу, небо было полно звезд.

За фермой виднелся ряд низких построек, где спали куры. Джон не понимал, что Поль хочет ему показать. Идти было больно, он тревожился, что его заметят.

Когда они добрались до купы молодых фруктовых деревьев, Поль остановился. Джон собирался что-то сказать, но взглянул вниз и увидел четыре земляных холмика с неглубокими отпечатками рук. Над каждым стоял крест, все разного размера.

Поль склонился и коснулся самого маленького.

— Жаки было всего три, — сказал он. — Но все равно.

До особого распоряжения Джону полагалось проводить светлое время в погребе. Поль выводил его наверх после наступления комендантского часа, поесть у огня, поговорить или поиграть в карты.

В погребе пахло, как от мокрых журналов. Джон сочинял в уме письма к Харриет. Переживал заново их поездку на Кони-Айленд, порыв ветра, сорвавший с него шляпу, рыбачьи лодки в Монтоке, ощущение ее руки, лежащей в его руке.

Поль обеспечивал Джона обезболивающим, от которого он делался усталым и сонным. Шум воды в сточной трубе наполнял его трепетом. Проливные дожди были точно музыка.

В основном они проводили ночи у огня в молчании. Поль часто засыпал, потому что обрабатывал еще и землю двоюродного брата, помимо своей.

Джон отрастил бороду, потому что Поль сказал, что с усами он будет выглядеть слишком по-английски. Еще он отыскал Джону крепкую пару башмаков по ноге.

Шли дни, и здоровье Джона ухудшалось. Поль лечил его ногу, как мог, но она меняла цвет. Как-то ночью Поль осмотрел ее у огня и сказал, что постарается найти врача. Джон впал в зависимость от обезболивающего. Поль показал ему, где лежит лекарство, на случай, если с самим Полем что-нибудь случится.

На следующее утро Джон услышал, как щелкнула задвижка, и подумал, что это врач. Кто-то позвал его по имени, потом чиркнула спичка, чтобы зажечь свечу. В люке погреба появилось лицо, и рука поманила Джона наверх. Когда он засомневался, старик спустился по лестнице, держа свечу в руке. Осторожно приблизился к Джону, потом протянул ему револьвер.

— Можешь мне доверять, — сказал он.

Они сидели в кухне и пили кофе. Обои были желтые, потертые возле выключателя. Старик накормил Джона паштетом и горбушкой, которую принес, завернув в кухонное полотенце. Он был мэром городка, он сказал, что Поль пытается найти врача, но трудно кому-либо верить.

— Твоя нога может нас всех прикончить, — рассмеялся он.

Потом полено за поленом уложил в печь дрова. Когда дровяная корзина опустела, старик стал собирать игрушки, разбросанные по полу. Джон встал, чтобы помочь.

— Он сперва рассердится, — сказал мэр. — Но так ему будет лучше.

Некоторые куклы были липкими. Им карандашом нарисовали улыбки.

Когда Поль в тот вечер не вернулся домой, Джон собрал кое-какие вещи и тихонько ушел через черный ход.

Дни превратились в недели.

Уже стемнело, на улицах деревни никого не было. Так легче было уйти от патруля.

Некоторые дома были сожжены, вокруг оконных проемов виднелась сажа, похожая на размазанную тушь.

Когда залаяла собака, Джон глянул в переулок и увидел, что в его сторону идет отряд солдат. Они захотят проверить его документы — тем более что уже начался комендантский час.

Если он побежит, они заметят и погонятся за ним.

Он застыл на миг, потом увидел в окне лавки впереди свет. Быстро двинулся к ней и вошел, не задумываясь. Звякнул колокольчик. Это оказалась парикмахерская. Мужчина с мрачным лицом вышел в зал и встал с полотенцем наперевес. Он подвел Джона к креслу и стал намазывать его лицо пеной из большой миски. Патруль прошел мимо под аромат лаванды и ветивера.

Нанеся немного лосьона после бриться, цирюльник ушел вниз и вернулся с объемистым пальто. В карманах лежали булочки, вяленое мясо, деньги, компас и гребешок.

Джон покинул деревню ровно в десять (если можно было верить местной церкви) и выставил время на часах, которые Харриет подарила ему на день рожденья. Вскоре он крался через живые изгороди, держась края полей.

Он перебегал дороги так быстро, как только мог, но однажды оказался в свете фар мотоцикла с коляской. Тот остановился вдалеке, заглушив двигатель, перед колонной грузовиков, перевозивших солдат.

Джон притворился, что пьян, но ничего не произошло. То ли солдаты его не заметили, то ли он их рассмешил. Джон, повозившись, расстегнул ремень и помочился на дорогу.

Комендантский час давно наступил. Джона могли арестовать или просто пристрелить, зависело от того, насколько солдаты были заняты. Закончив, он застегнул брюки и, спотыкаясь, побрел из арки света от фар мотоцикла в безопасное поле. Отойдя подальше, он лег и какое-то время смотрел на грузовики, потом проглотил две таблетки обезболивающего и быстро пошел дальше.

Он планировал идти на север, там он надеялся отыскать корабль в Англию или связаться с маки.

Он шел, пока не занялась заря. Его одежда намокла от росы. Пока он искал, где укрыться, над ним на бреющем прошли два бомбардировщика, и он задумался: может, они с базы в Хэррингтоне, может, он знаком с экипажем? Саквояжники вылетали, только когда луна была достаточно яркой, чтобы ориентироваться по рекам и озерам.

Через какое-то время Харриет и его родители узнают новости. Он представил, как они сидят за кухонным столом, пытаясь привыкнуть к этой мысли. Какая тишина повиснет в ресторане — тишина на десятилетия. Как загрустят кухня, противни, тарелки с яичницей и картофельными оладьями.

Джон набрел на брошенный дом и зашел внутрь, потому что уже вставало солнце. Пол был усыпан консервными банками и битым стеклом. В затхлом сыром воздухе тяжело висела вонь мочи. В крыше, там, куда попал снаряд, зияла огромная дыра, потом он рухнул сквозь пол в подвал. По ровному перестуку капель, отдававшемуся эхом, Джон понял, что подвал затоплен. Он снял пальто и зажег свечу. Поначалу трудно было что-либо разглядеть, но он опустил свечу как можно ниже в пробоину. В подвале был еще и гараж, у дальней стены виднелись очертания машины. Еще было видно деревянные балки, сломанную мебель, разбитую посуду и нечто, с виду похожее на белое свечение человеческого тела. Джон попятился и стал искать, где прилечь.