Она даже не знала, как меня зовут.

Догадавшись, что Джеки будет трудно трясущимися руками просунуть карточку в паз пропускного устройства, я вызвался помочь. Может быть, проводить ее прямо до комнаты? Или это покажется ей новой угрозой? То, что Джеки не побоялась подпустить меня к порогу своего общежития, уже было чудом.

Передавая мне карточку, она бросила взгляд на костяшки моих пальцев и охнула:

– Господи! Да ты поранился!

Нет, это в основном его кровь.

Тоже мне утешение!

Я вернул карточку и посмотрел Джеки в лицо. Сейчас оно было ярко освещено потолочным плафоном. Позволив взгляду то, чего не мог разрешить рукам, я обвел им дорожки от слез и ободки расплывшейся туши. Мне хотелось разгладить подушечками пальцев тревожную складку на лбу этой девушки, прижать ее к груди и успокоить своим сердцебиением.

– Ты точно в порядке?

Глаза Джеки тут же снова повлажнели. Я сжал кулаки. Не трогать ее!

– Да, все нормально, – сказала она, отводя взгляд.

Врушка!

О том, что с ней произошло, она могла рассказать подруге. Соседке по комнате. Тому, кого знала и кому доверяла. Я понимал, что у меня не было оснований претендовать на доверие Джеки. Я выполнил свою задачу и мог жалеть только о том, что не сделал лучше. Быстрее. Я не сразу пошел за Джеки. Теперь это казалось мне непростительным.

Я спросил, не нужно ли позвать к ней кого-нибудь. Может, соседку. Она покачала головой и просочилась в дверь, постаравшись не прикоснуться ко мне даже краем одежды. Еще одно подтверждение тому, насколько чужим я был.

Я смотрел, как она поднималась по лестнице, постукивая каблуками по плиткам. Блестящий раздвоенный «хвост» нелепо вихлялся, сама она словно одеревенела. Рожки давно потерялись.

– Джеки! – Я окликнул ее осторожно, чтобы не напугать. Она обернулась, взявшись за перила, и вопросительно на меня посмотрела. – Ты ни в чем не виновата.

Джеки закусила губу, сдерживая нахлынувшие чувства, и кивнула. А потом, перехватив перила, заспешила наверх. Я развернулся и вышел. В тот момент я даже не сомневался: эта короткая фраза – последнее, что мне суждено было сказать Джеки Уоллес.

Пожалуй, я выбрал правильные слова для прощания.

Бойс Уинн, с которым мы раньше сидели за столом для отверженных, стал моим наказанием. Правда, скажи я ему такое, он вряд ли бы понял и, скорее всего, приложил бы к обещанию размазать меня по стенке какое-нибудь ругательство. То есть сделал бы то же самое, что и в ответ на мое молчание.

Что бы ни утверждали взрослые, ты только подливаешь масла в огонь, отвечая на оскорбления словами, когда не можешь ударить: доставала видит, что сумел тебя задеть. Я не собирался развлекать Уинна словесной перепалкой. Директриса пообещала мне «нулевую толерантность», а он вполне мог осуществить ее угрозу насчет «пинка под зад», которым должно было сопровождаться мое отчисление. Этот угрюмый верзила постоянно отирался среди ребят из выпускного класса: они его терпели, потому что, по слухам, он приторговывал бухлом, наркотой и крадеными запчастями. Тем, кто был старше, Уинн не угрожал. Он гнобил только тех, кого считал мелкими и слабыми.

Например, меня.

Места в столовой не закреплялись за старшеклассниками. Заплатив за обед, нужно было очень быстро решить, куда сесть. Последствия неудачного выбора могли оказаться плачевными.

В плохую погоду изгои вроде меня ели за столиками во дворе, а в хорошую, наоборот, оставались в помещении, предоставляя греться на солнышке жлобам вроде Кларка Ричардса (младшего сына предпринимателя, которого мой дед ненавидел) и оторвам вроде его блондинистой подружки Мелоди Доувер.

Ненастные дни выдавались редко. Иногда, конечно, мог пойти дождь или град, порой поднимался сильный ветер или объявляли о возможном торнадо. Но чаще бывало тепло и солнечно, даже зимой. Поэтому обычно мне приходилось обедать в закрытом помещении. Я старался найти безопасное место в конце стола, где не было никого из компании Ричардса или Уинна.

Но если кому-нибудь хотелось поразвлечься, меня находили, несмотря на все мои ухищрения.

Пример первый. Чужой поднос с едой легко «задеть» так, что он перелетит через стол и шмякнется на пол, забрызгав все вокруг. Фокус проделывается с непроницаемым видом, не обязательно даже замедлять шаг.

Узнав это на собственном опыте, я начал брать вместо горячих блюд на подносе воду в бутылках и сомнительной свежести сэндвичи, завернутые в фольгу.

Пример второй. Не знаю, кто изобрел раздевалки со шкафчиками, но только идиоту придет в голову нагромоздить железобетонные конструкции в несколько рядов, которые заслоняют от учителя все, что происходит за ними. Однажды из моей ячейки пропали поношенные кеды и камуфляжные штаны. Я не настолько спятил, чтобы назвать имена воров. Поэтому тренер лишь предложил мне подыскать себе какую-нибудь одежонку в корзине с забытыми вещами. Несло из нее так, будто там кто-то умер и теперь разлагался.

На следующем уроке от меня в буквальном смысле несло дерьмом. Все девчонки морщили носы и пересаживались от меня подальше, а пацаны острили: «Ты воняешь, Максфилд! Скажи своему хозяину, чтобы почаще окатывал тебя из шланга!» – и так далее.

Дома я поспешно сбросил вонючие обноски и сжег их после того, как чуть не сварился под горячим душем.

Заняв у отца пять баксов, я попросил деда по новой сходить со мной в секонд-хенд. Там я откопал почти новые кроссовки, которые стоили семь долларов.

– Смотри, я знаю, где ты живешь, – сказал дедушка, протягивая мне недостающую двушку.

После этого случая я перестал переодеваться перед физкультурой. Тренер Питерсон объявлял мне выговоры, пока не плюнул, поняв, что это бессмысленно.

Уинна мне приходилось терпеть на трех предметах: физкультуре, географии и автомеханике.

– Марш мыть руки! – гаркнул мистер Сильва.

У него был громоподобный голос, заглушавший и шум моторов, и звяканье металлических инструментов, и музыку в стиле кантри, и разговоры, которые обычно сводились к следующим темам: 1) машины и их отдельные части; 2) девушки и их отдельные части.

Болтовня эта была сравнительно невинной, хотя все население городка во главе с мамашами моих одноклассников грозилось вымыть нам рты абразивным мылом, при помощи которого мы оттирали от рук машинное масло и копоть.

Я прекрасно понимал, что пацаны просто трепались, но иногда их слова казались мне не просто оборотами речи. Некоторые фразы звучали для меня напоминанием о том кошмаре, который я всячески старался забыть. Стоя в очереди к умывальнику, я сжал перепачканные руки в кулаки, когда услышал позади себя разговор с участием Уинна:

– Чувак, у нее буфера как арбузы!