— Я говорил с твоей медсестрой. Похоже, что они готовы тебя выписать завтра утром, после обхода. Ты сможешь выбраться отсюда и отправиться домой.

Элли уставилась на Макса. Домой? Куда это, интересно? Почти все ее вещи остались в Веллингтоне, а сюда она приехала, прихватив только самое необходимое и паспорт. Если об этом узнают, то так просто ее не выпустят. Завертятся колесики, возможно, подключатся социальные службы — не могут же они оставить на произвол судьбы молодую мать с новорожденным ребенком, которая вдобавок недавно перенесла серьезную угрозу для жизни.

А стоит только попасть в эту систему, и дальше скрывать свое реальное имя не получится. И Маркус ее моментально выследит. Он приедет, она будет слабой и беззащитной, а Макса и его друзей не будет рядом, чтобы помочь.

Можно поехать на север, в городок, где живут ее мать и отчим; но у них небольшой дом, двое сыновей-подростков и своих хлопот полон рот. Элли даже не сказала им, что беременна. Поэтому появляться у них на пороге с ребенком на руках она стала бы только в самом крайнем случае.

Макс наблюдал за ней.

— Тебе понадобится помощь на первом этапе, и ты знаешь об этом, правда?

Элли кивнула:

— Но я не прошу ее у тебя, Макс. Мне пора самой становиться на ноги. Я сама виновата, что раньше не подумала. Я слишком погрузилась в попытку жить одним днем и увлеклась своим эфемерным планом о том, что начну новую жизнь на новом месте.

— Ты вполне можешь это сделать. Просто не завтра.

Слабый писк из колыбели удачно отвлек Элли от опасной необходимости взглянуть в лицо реальности будущего, которое полнилось белыми пятнами. Элли потянулась к дочери, взяла ее на руки и на секунду уткнулась в нее лицом. Волна любви, которая исходила от этого маленького существа, вызвала слезы на ее глазах, и она ощутила прилив решимости. Ей было о ком позаботиться, кроме себя самой. О ком-то, кого она любила и кто отвечал ей взаимностью. Пока она несла малышку к кровати, чтобы сменить пеленку, в ее сознании вспыхнуло озарение, столь же необходимое, как и предыдущая возможность переключения.

Не важно, что отец ребенка — Маркус. Возможно, когда-нибудь ей даже захочется поблагодарить его за этот невероятный подарок. Макс прав: все негативное, что в нем было, — вопрос воспитания, а не наследственности. Она станет воспитывать девочку с любовью и вырастит ее человеком, которым можно будет гордиться.

Впрочем, Элли уже ею гордилась. Держа малышку за ручки, она наклонилась, чтобы ее поцеловать:

— Ну разве она не замечательная?

— Да, — сипло произнес он.

Элли не подсматривала, но была уверена, что он оглянулся через плечо — проверить, не слышал ли кто-нибудь. Не то чтобы ее это удивило. Конечно, он пытался скрывать свои эмоции в последние несколько дней, притворяясь, что просто заходит проверить, как у них дела, но Элли не раз замечала, как он бросает взгляды на колыбель или сверток у нее на руках. Он пожимал плечами, словно это не важно, когда она предлагала ему подержать ребенка, но ни разу не отказался. И в конце концов, был ведь тот случай, когда Мышонок все плакала и плакала, а Макс пришел и взял ее на руки, и только тогда она прижалась к его груди и замолкла.

Во взгляде Макса было нечто большее, чем просто удовлетворение. Он продолжался достаточно долго, чтобы Элли могла понять: его связь с малышкой сродни той, которую она сама обрела с помощью кормления грудью. А эта гора подарков сегодня утром? Элли высвободила миниатюрные ножки, наклоняясь опять, чтобы поцеловать маленькую ступню.

Она не так уж давно знала Макса, но была обязана ему своей жизнью и возможностью начать все сначала. Она любила его за все это и за то, что он успел для нее сделать с тех пор. Как друга. Она не была в него влюблена.

Но это невозможно. Боже, это же просто волна откровений! Может быть, она наконец встала на путь выздоровления, и сознание просыпается? Да. Это было бы очень легко — влюбиться в Макса Мак-Адама, но что это ей даст? Разбитое сердце, вот что. Она видела, как женщины на него смотрят, и догадывалась почему. Он был красив и успешен, и она лучше других знала, насколько добр. Он может выбрать любую, и с чего бы ему обращать внимание на такую обычную женщину, как она? Более того, с чужим ребенком на руках. Элли прекрасно представляла, какую боль это может за собой повлечь.

Минуту она не решалась на него смотреть. Просто на всякий случай, чтобы не искать в его лице того, чего искать было бы неблагоразумно. Например, признаков того, что она ошибается. Клочок надежды, что он может быть в ней заинтересован. Нужно было срочно отвлечься на что-нибудь другое.

— Ей действительно нужно имя, — сказала Элли, свертывая грязную пеленку.

— Да, об этом я и хотел поговорить.

Неужели ей придется сейчас объяснять ему, почему она не может выйти за него замуж, — после того как она поняла, как легко было бы влюбиться в этого мужчину?

— Я имею в виду имя, не фамилию. Вряд ли в школу ее получится записать как Мышонка. — Элли пыталась обратить в шутку смену темы разговора. — Но это должно быть особенное имя.

— Как зовут твою мать?

— Джоан.

— О… — Макс наблюдал, как она пеленает малышку. — Звучит не очень. А бабушку?

— Беатрис.

— Не так уж плохо.

— За исключением того, что она отреклась от моей матери, когда осталась без мужа.

— А…

Элли надеялась, что он никак не будет это комментировать.

— Должен же быть кто-то, чье имя ты бы хотела почтить.

Элли подняла взгляд:

— Да. — Ее сердце странно замерло. — Ты прав. Есть кое-кто, кого я просто не знаю, как отблагодарить. — Она улыбнулась ему. — Я назову ее Максина.

Его выражение лица было непередаваемо.

— Ты смеешься? Не делай этого. Ей не подойдет. Это неправильно.

Элли снова взяла малышку на руки.

— По поводу имени я, конечно, пошутила, но не шутила насчет того, что не знаю, как тебя благодарить. — Неожиданно слова пришли сами собой. — Ты для нас столько сделал, и я просто не могу поверить, что ты хотел на мне жениться. Я очень ценю твое предложение, но я не могу. Это… — он даже дал ей слово, которое она могла позаимствовать, — это неправильно.

— Но куда ты завтра пойдешь?

— Найду гостиницу, наверное. На пару недель, пока не устроюсь.

Макс потряс головой:

— Нет уж. Ты сейчас принадлежишь не только себе. Я не дам тебе так поступить.

— Это моя жизнь, Макс, — мягко произнесла Элли. — Я за нее отвечаю. Ты не сможешь помешать мне делать то, что я хочу.

— Спорим? — Макс чувствовал, что сердито на нее смотрит. — Я вообще-то здесь врач. Думаешь, они ко мне не прислушаются, если я скажу, что у не до конца оправившейся матери и новорожденной нет подходящего жилья?