Мусоропровод, что ли?

Зато окон целых четыре – на все стороны света. Стекол нет, ставней нет – в плохую погоду здесь явно будет неуютно. Карнизы выступают далеко, так что дождь внутрь попадать не должен, но подоконники грязные, усеянные птичьим гуано. Повсюду пыль, копоть и запустение. Углы заросли паутиной.

Несколько лет назад Эйхгорн общался с человеком, также страдающим обсессивно-компульсивным расстройством, но у него это была мания порядка. Он все делал строго по часам, расставлял книги по алфавиту, упорядочивал и систематизировал каждую мелочь. В его доме царила атмосфера операционной – и в этой комнате он бы забился в истерике.

По счастью, у Эйхгорна всего лишь арифмомания. Он никогда не испытывал неприязни к мусору и беспорядку. Да и вообще был крайне неприхотлив в том, что касалось личных удобств.

Конечно, потом он непременно классифицирует все свое новое имущество, измерит площадь и объем помещения, пересчитает камни в стенах… но это нормально. Все так делают, въезжая в новое жилище.

А сейчас Эйхгорн просто осматривался. Мысленно он присвоил этой хибаре две… нет, одну звезду. Вряд ли здесь кто-то будет ежедневно убираться. Вряд ли здесь кто-то вообще когда-либо убирался.

– Мэтр, я сейчас вычищу тут все! – словно услышал его мысли паж.

Не дожидаясь ответа, Еонек умчался. Эйхгорн бросил рюкзак на пол и покачал головой. Меблировка старая, ветхая, разве только не рассыпается. Если хоть одному предмету здесь меньше двадцати лет, Эйхгорн сильно удивится.

Кровать. Узенькая, жесткая, заваленная пыльными шкурами. Наверняка полно насекомых.

Стол. Огромный, массивный, покрытый застарелыми пятнами разных цветов. Множество вмятин и отверстий – справа вообще не хватает большого куска. Выглядит так, словно кто-то просто отгрыз кусок столешницы, приняв ее за лепешку.

Ну и дурной же народ здесь живет.

Стулья. Два. Явно шли в комплекте со столом – такая же древесина, такой же стиль.

Кресло. Одно. Большое, пыльное, с резными подлокотниками в виде голов какой-то рептилии. Накрыто грязной рогожей.

Шкаф. Старый, трухлявый, занимает полстены и наполовину загораживает одно из окон. Эйхгорн насчитал в нем двадцать три отделения – от двери в рост человека до ящичка размером с котенка. Пять дверец отсутствуют, выставляя содержимое напоказ, еще три висят на соплях. Одна заперта на ключ, причем самого ключа нигде не видно.

Бадья. Большая деревянная бадья для купания – видимо, та самая, в которой умер прежний жилец. Совсем рассохлась, а на дне устроила гнездо целая семья пауков.

Гора шкур на полу. Вероятно, они заменяют ковер, но навалены неровно, где-то собравшись в настоящие холмы, а где-то открывая голый камень. Ступать по ним было страшновато – Эйхгорн подозревал, что шкуры обитаемы.

Камин. Единственная вещь в комнате, выглядящая достойно. Облицован цветным мрамором, похож на ворота в роскошный особняк… очень маленький особняк. Внутри дровница в форме сплющенной колонны, сверху резные панели и две статуэтки каких-то кошачьих. Решетка витая, похожая на переплетение дубовых ветвей. К стенке прислонены кочерга, ухват и клещи, рядом висит решето, а внутри – закопченный чугунный котел литров на пятьдесят.

Эйхгорн взял на заметку позднее измерить объем точно.

Зеркало. Грязное, мутное, с большой трещиной в правом нижнем углу, но вполне сносно отражающее. Эйхгорн взглянул на свою хмурую физиономию, оценил заметно удлинившуюся щетину, высунул язык и осмотрел полость рта. Он уже двое суток ходит с нечищеными зубами – это совсем никуда не годится.

Торшер. Не электрический, разумеется, а свечной. Такой большой напольный канделябр с тремя рожками. В центральном торчит оплывший и почерневший огарок, боковые пусты.

Не упомянут остался только один предмет обстановки. Часы. Старые, пыльные, давно сломанные. Стрелок нет, а на циферблате не двенадцать делений, а двадцать шесть. Видимо, в местных сутках двадцать шесть часов.

Довольно неудобное число. Почти простое, ибо имеет всего лишь два простых делителя, два и тринадцать. Сам Эйхгорн выбрал бы для измерения суток одно из избыточных чисел – двадцать четыре (что, собственно, и имеем на Земле) или тридцать. Избыточные числа гораздо удобнее, поскольку их можно разбить на части множеством способов.

Правда, двадцать шесть – уникальное число, поскольку единственное находится между квадратом и кубом, но удобным оно от этого не становится.

Как следует рассмотрев мебель, Эйхгорн принялся копаться в шкафу. Похоже, после смерти хозяина в нем ничего не трогали – из суеверного страха или по другой причине. Эйхгорна это обрадовало – если повезет, он найдет какое-нибудь полезное оборудование.

Самое большое отделение ожидаемо оказалось одежным – там висело четыре ветхих сизых балахона, похожих на помесь судейской мантии с ночной рубашкой. Эйхгорн достал один, приложил к груди и хмыкнул. Видимо, прежний волшебник был на редкость плюгав.

Или любил носить мини.

Еще там лежало две пары обуви. Очень старые растоптанные шлепанцы и мягкие чувяки с загнутыми носами. То и другое Эйхгорну оказалось мало – да он и не стал бы носить обувь покойника.

А на верхней полочке хранилась дюжина кружевных, довольно хорошо сохранившихся платков и одинокий колпак. Такой классический колпак волшебника – сизый, как балахоны, островерхий, с кисточкой на конце.

Он единственный пришелся Эйхгорну впору. Чародей-самозванец снял панаму, натянул на ее место колпак, посмотрелся в зеркало и издал неопределенный звук. Отражение ему неожиданно понравилось. К тому же колпак был пошит из мягчайшей фланели и удивительно приятно облегал лысину.

Вернулся Еонек, с трудом таща по ступеням ведро воды, тряпку и метелку. Отчаянно прыгая, он принялся сбивать по углам паутину и обметать пыль со стола. Эйхгорн скептически хмыкнул. Здесь нужен не один неуклюжий мальчишка, а целая бригада по клинингу.

Помочь Эйхгорн даже не попытался. У него раньше не было слуг, зато были практиканты – и он считал эту систему разумной. Логично же, что человек, способный исполнять лишь простейшие функции, должен взять их на себя, чтобы он, Эйхгорн, не отвлекался от более важных дел.

Впрочем, Еонек и в одиночку справлялся неплохо. Шкуры он, экономя силы и время, просто бросал в люк, пообещав потом вернуть их чистыми. Пол, стены и мебель паренек сноровисто протер тряпкой, после чего вода в ведре превратилась в бурую вонючую жижу. Комната постепенно приобретала жилой вид.

Эйхгорн тем временем продолжал рыться в шкафу. Еще четыре отделения оказались книжными полками, но книги стояли только на самой верхней, и то неплотно. Похоже, остальное прежний волшебник расшвырял из окон. Уцелела пара пухлых фолиантов, какие-то брошюрки и десяток засаленных томиков с черно-белыми картинками. Судя по содержанию – бульварные романы.

На обложках семи – один и тот же светловолосый детина, только в разных позах. Названия тоже похожие – «Рыцарь Парифат и Колодец Смерти», «Рыцарь Парифат и Братство Добрых», «Рыцарь Парифат и Озерная Дева», «Рыцарь Парифат и Око Паргорона», «Рыцарь Парифат и Клубящийся Ужас», «Рыцарь Парифат и Властелин Идимов», «Рыцарь Парифат и Владычица Эльфов».