Типичный сценарий аварии в шахте — превышение содержания метана в коксовой руде, искра, воспламенение, взрыв газа, ударная волна, взрыв очагов угольной пыли.

Получалось, что русские угольные компании торгуются на биржах, отчитываются по международным стандартам, модернизируются, но с авариями бороться так и не научились. Отчего крупные катастрофы происходят все чаще?

Изъян находился где-то в стратегии безопасности. Причем связан он был не с технологиями (они доступны) и не с их дороговизной.

Даже среди самых страшных аварий привлекала внимание катастрофа, произошедшая 19 марта 2007 года на шахте «Ульяновская». За неделю до нее датчики содержания газа в воздухе показали, что предельно допустимая концентрация метана в лаве 50–11-бис превышена в два раза. Добыча угля должна была прекратиться, но чтобы не срывать план, руководство «Ульяновской» приказало занижать показатели в программе, которая обесточивает оборудование при угрозе взрыва.

В полдень 19 марта главный инженер и еще двадцать сотрудников зашли в клеть, сопровождая ревизора. Иэн Робертсон из International Mining Consultants (IMC) проводил аудит по контракту с компанией «Южкузбассуголь». Раздался предупреждающий сигнал, и тросы спустили кабину вниз. Оказавшись на пласте, пассажиры клети посмотрели на датчики, показывающие концентрацию метана. Цифры встревожили — 1,6 процента при норме 1 процент — но главный инженер приказал подключить к пяти вентиляторам, выгоняющим газ из шахты, еще один, и процессия двинулась по лаве.

Больше их никто не видел. Из стены выпал кусок породы и передавил кабель, ведущий к проходческому комбайну. Короткое замыкание, искра воспламенила метан, цепью взорвались очаги угольной пыли. Волна разошлась по выработкам, где заканчивали смену люди. Делегация, сопровождавшая Робертсона, и сам ревизор оказались в списке ста одиннадцати погибших, а Новокузнецк застрял в пробках — погребальные кортежи парализовали улицы.

Авария на «Ульяновской» выглядела символом безразличного отношения собственников к людям и встречной готовности шахтеров умирать, лишь бы заработать. Цены на уголь растут, зарплаты и премии тоже, а работа под землей всегда рулетка, для шахтерских династий это как дважды два.

Но анализ трагедии показал, что эти установки сами по себе не ведут к катастрофе. Шахта вообще не взорвалась бы, если бы пласт хорошо провентилировали. Но почему-то вентиляторы на «Ульяновской» и других шахтах недостаточно мощно выгоняли метан. Почему?

«Аварийные» компании писали в отчетах, что тратят на системы безопасности десятки миллионов долларов. Эксперты, с которыми я встречался, опасались говорить впрямую, почему эти системы не действуют.

Первый, бывший угольный чиновник, при котором в 90-х часть шахт уничтожили, а часть — раздали новым хозяевам, подтвердил, что причина аварий крылась в сочетании недостаточной вентиляции и анархии. «Иду по лаве, смотрю на счетчик: концентрация два с половиной, потом три! — возмущался он. — Шахтеры закрепили датчики у трубы вентиляции, где воздух идет, и аппаратура сбивается».

Второй, коллега погибшего из IMC, сетовал, что мастера и главные инженеры не вольны принимать быстрые решения — даже если концентрация метана взрывоопасна, они не могут закрывать лаву или хотя бы снижать добычу. Решения принимают менеджеры.

Третий, бывший топ угольно-металлургической компании — ныне собственник шахт на Сахалине, — твердил, что о безопасности хозяева задумались, лишь когда биржевая цена на уголь начала расти.

Все трое повторили как заклинание одну и ту же фразу: «Если хотите узнать, как по уму организовывать безопасную добычу, езжайте на “Распадскую”».

История этой компании, владеющей шахтами в Горной Шории (стык Саян и Алтая), обладает привкусом очерка о правильной советской карьере. Два бывших шахтера «Распадской» — Геннадий Козовой и Александр Вагин — прошли путь с низших специальностей до мастеров, а оттуда в замдиректора и в 90-х получили контроль над предприятием. Судя по воспоминаниям очевидцев, ваучеры на водку они не меняли и приватизировали шахту достойно, без обмана и бандитизма. С точки зрения производства они ничего не изобретали: упорно тянули новые лавы, не давая помереть проходческому подразделению, модернизировали шахту и выстроили устойчивый к капризам металлургов сбыт. В августе 2008 года личное состояние каждого оценивалось под полтора миллиарда долларов.

Безопасность в их тандеме курировал Козовой. О нем было известно немногое. Начинал на «Распадской», в двадцать семь лет стал мастером участка. Рано женился, семья ютилась в общежитии. Дослужился до замдиректора, в новейшее время стал главой компании. Пользуется расположением Владимира Путина, лично докладывает ему об угольной отрасли. Аналитики хмыкали: имеет доступ к уху, то есть преимущество перед другими игроками.

«Распад» дал добро на встречу, и я вылетел в Новокузнецк. Горы в долине Томи, ведущей к Междуреченску, походили на великанов, лежащих лицом в небо. Здешние города стоят на угле. Это край Кузбасса, дальше хребты, гребни, пики и тайга под ними. Зимой свирепый холод, летом жара.

Над Новокузнецком висел смог, а в долине бродил горный воздух. Разрушенные цеха, какие-то бетонные конструкции, бурые заборы — казалось, пейзаж едет вместе с автомобилем.

Междуреченск встретил расчерченными, как по линейке, кварталами, афишами хоккейных матчей, стаями детских колясок и курящими на лавках у подъездов мужчинами. Дорога на шахтоуправление забиралась в горы. Оно размещалось в блочном здании — здесь сидели менеджеры, главный инженер с техслужбами и располагались раздевалки, соединенные с копром[19] переходом.

Пока мы ждали Козового в его кабинете, рассматривали из окна конвейер для транспортировки угля на склад. Транспортер, подпираемый сваями, тянулся семь километров, повторяя очертания рельефа. Уголь приезжал в хранилище и ждал в терриконах[20] погрузки в вагоны.

Дверь резко открылась, и вошел Козовой. Спросил, с чего мы озаботились безопасностью в горнорудном деле. Потом взял лист бумаги и набросал схему аварии на «Ульяновской». Вентиляторы подавали 4000 кубометров воздуха, а этого не хватало. Взрыва можно было избежать и без дополнительных вентиляторов — если пробить вертикальный ствол-колодец, через который воздух из шахты высасывается напрямую.

Когда я спросил, что изменилось после аварии, Козовой отказался что-либо комментировать, отделавшись общими словами. Дело в том, что на момент взрыва «Южкузбассуглем» владели на паритетных основах группа местных бизнесменов и угольно-металлургический гигант «Евраз» — причем последний также был акционером «Распада». Обсуждать партнеров Козовой не хотел.

Зато другие угольщики рассказали, что разгневанный губернатор Аман Тулеев после погребальных пробок в Новокузнецке вынудил местных отдать свою долю «Евразу». После сделки глава «Евраза» Абрамов попросил Козового ликвидировать последствия аварии.