Писатель, чертыхаясь, рискнул двинуть по набережной. Но ехать было решительно невозможно: мотороллер не мог протиснуться между машинами. Он заехал на тротуар, но и там было не лучше. Повсюду беспорядочно, как игрушечные машинки в комнате у избалованного мальчишки, были понатыканы автомобили. Промокший до трусов, Фабрицио подъехал к месту, где дорога превращалась в узкий проток, впадавший в озеро с широкими берегами. Машины пересекали его, поднимая волны, словно катера. Писатель сделал глубокий вдох и прибавил газу. Первые двадцать метров он проехал, поднимая фонтан брызг. Колеса ушли в темную ледяную жижу. Скутер стал сбавлять скорость. Уровень воды поднялся выше днища корпуса и дошел Фабрицио до щиколоток. Мотор начал плеваться, запинаться. Как раненый зверь, мотороллер продвигался рывками, издавая жалобные стоны. Фабрицио, сжимая руль, умолял сквозь зубы: “Давай, черт, давай, мать твою, ты сможешь!”

Но “веспа” чихнула и испустила дух на самом глубоком месте.

Фабрицио слез с мотороллера, проклиная всех и вся. Вода доходила до икр. Вода хлюпала в старых Church’s. С досады он стал пинать ногами мотороллер. Он не мог поверить, что человечество, техника и природа, сговорившись, разом ополчились на него в эти сорок минут.

Машины, набитые бритоголовыми уродами в наколках, проезжали мимо, окатывая его водой. Уроды показывали на него пальцами, качали головой, смеялись и скрывались из виду.

Фабрицио посмотрел на себя. Пиджак превратился в жуткое пончо, с которого струями стекала вода. Штаны промокли и забрызганы грязью.

Набычившись, стуча зубами, он вывез мотороллер из озера. Вода заливала за ворот, стекала по спине и ягодицам. Ног он не чувствовал. Наконец, бросив скутер, он пошел налегке.

К счастью, до дома агентши оставалось уже недалеко. Он заночует у нее. Она приготовит ему ромашковый чай с медом. Он примет пару таблеток аспирина и получит порцию ласки и утешения, а потом уснет, уткнувшись в теплую грудь, под ее нежный шепот о том, как они оставят с носом “Мартинелли”.

Воспрянув духом, Фабрицио зашагал, сопротивляясь порывам встречного ветра. Мрачный силуэт замка Святого Ангела таял в водном мареве. Писатель прошел по мосту Ангелов. Вода в реке поднялась и гудела под ногами, бурля между опор.

На противоположном берегу набережная казалась металлическим бакеном, неподвижным и невыносимо грохочущим. Канализационные люки извергали серые потоки, бурно бежавшие вдоль тротуаров. На всех въездах в центр города группами выстроились сотрудники дорожной полиции в желтых плащах с регулировочными жезлами, пытавшиеся как-то сдержать поток машин. Было похоже на исход из города, оказавшегося под угрозой бомбардировок.

Фабрицио пробрался между машинами и нырнул в первый же переулок. Тот вывел его на небольшую площадь, на которой сцепились два типа, не поделив свободное место для парковки. Их подружки, обе блондинки, одетые как манекенщицы у Версаче, на два голоса орали через опущенные стекла машин.

– Энрико! Не видишь, он хам, оставь его.

– Франко! Не связывайся ты с ним, таким дерьмом.

Фабрицио прошел мимо, не удостоив их взглядом. Вот и улица Коронари.

Жуть какая.

Но все позади, он уже пришел.

– Так, значит, не хочешь заниматься со мной любовью?

Серена приоткрыла один глаз. Чтобы уснуть, она приняла двадцать пять капель нитразепама. С трудом приподняв голову, она увидела на пороге комнаты темный силуэт мужа.

– Чего тебе? – промямлила она, чувствуя сладковатый привкус бензодиазепина на онемелом языке. – Не видишь, что я сплю? Пришел ругаться?

– Ты сказала, что не хочешь заниматься со мной любовью.

– Не начинай. Оставь меня в покое. Так будет лучше, – отфутболила она его, опустив голову в подушки. Несмотря на сон, мозг Серены зафиксировал, что тон у Саверио необычный – какой-то решительный. И такая прямолинейность была не в его стиле. “Придурок напился”. Она пошарила в ящичке комода, ища маску для глаз и затычки для ушей. Она сбилась с ног, весь день мотаясь по Риму в поисках гончарного круга, и теперь была никакая.

– Повтори. Повтори, если хватит духу, что не хочешь заниматься со мной любовью.

– Я не хочу заниматься с тобой любовью. Теперь доволен? – Она нащупала маску.

– Предпочитаешь, чтобы тебя трахали грузчики, да?

Теперь он, однако, хватил через край. Следовало одернуть его. Она приподнялась на локте и огрызнулась:

– Ты спятил? Что ты себе позволяешь? Я тебя… – Он она не смогла продолжить, потому что, хотя свет коридорной лампы слепил глаза, ей показалось, что Саверио голый и… “Нет, это невозможно… Да, он побрился наголо”. По позвоночнику пробежала дрожь.

– Знаешь, что они говорят мне каждый раз, как я иду на склад? Что из тебя бы вышла порнозвезда. Вообще они не так уж далеки от истины. Взглянуть только, как ты одеваешься. Та еще шлюха! До того шлюха, что говоришь, будто секс – это пошло, а сама вшиваешь силикон в грудь. – И он грубо расхохотался.

У Серены душа ушла в пятки. Она даже не дышала, сердце бешено колотилось в груди, кровь стучала в артериях. Что-то было не так с ее мужем. И не потому, что он внезапно заревновал или что обрил голову. Да, это тоже были тревожные симптомы. Но больше ужасал его голос. Он переменился. Казался чужим. Стал грудным и злым. И этот смех – злорадный, смех психопата, одержимого.

Серена Мастродоменико всегда знала, что рано или поздно у ее мужа может снести башку. Саверио был фрустрированный неудачник. Слишком зажатый, слишком легко на все соглашающийся, слишком податливый, слишком вежливый со всеми. Ей он нравился таким. Он напоминал ей тех упряжных лошадок, которые тянут повозку, сносят всю жизнь побои и умирают, надорвавшись от непосильного труда. Но в глубине души она знала, что внутри у Саверио ад, который изводит его денно и нощно. И ей нравилось подкалывать его, чтобы проверить, сколько он может выдержать, позволит ли он себе хотя бы иногда дать выход гневу. За десять лет брака такого ни разу не случалось.

“Вот оно и случилось, черт побери”. Она вспомнила тот фильм. История образцового служащего, прекрасного семьянина, который, застряв однажды в пробке, съезжает с тормозов и расстреливает всех кругом из помпового ружья. Ее муж один в один как тот тип.

Саверио медленно подошел к кровати:

– Ты не знаешь меня, Серена. Ты даже представить себе не можешь, на что я способен. Думаешь, что все знаешь, но ты ничего не знаешь.

Увидев в руке у мужа меч, Серена взвизгнула и прижалась к стене.

– Тихо! Заткнись! Детей разбудишь! Ах да! Кстати, о детях. Думаешь, я не знаю, почему ты так настаивала на пробирке. Не из-за возраста. Думаешь, я так и повелся на это вранье. Нет! Просто я внушаю тебе отвращение. – Саверио развел руки, открывая взгляду свое нагое тело. – Скажи, я так отвратителен?

Серена Мастродоменико не была экспертом по части психотических синдромов, хотя и прослушала двухгодичный курс психологии в университете. Но народная мудрость гласила, что помешанным перечить не стоит. И в этот момент такое поведение ей показалось как нельзя более подходящим.