Последние две недели перед этим Чарли мучился от боли, которую ему причинила Кэти, вернувшись к мужу. Теперь он переключился на угрозу супервайзера. Еще один случай? Это нечестно. Дело было не только в Уилан. Чарли понимал, что дело было во всех этих людях. Поэтому он сказал Уилан прямо в том закрытом зале: если они действительно думают, что Чарли такой ужасный сотрудник, то он просто уйдет. Уйдет прямо сейчас, если это их обрадует. Этого они хотят? Чарли обиженно удалился, громко захлопнув дверь машины, и со злостью поехал домой. Там достал пишущую машинку, чтобы сделать все официально, и с чувством постучал по клавишам, набивая целые предложения заглавными буквами и с большим количеством восклицательных и вопросительных знаков для усиления эмоциональности. Было приятно выпустить пар, написать, что, пускай впереди у него еще 170 часов оплачиваемого отпуска, ему плевать, они ему не нужны. Было приятно говорить эти слова: не нужны! 170 часов в награду за его идеальную посещаемость. Он написал, чтобы они пустили эти деньги на поиск нового сотрудника. Это был широкий жест, чем-то напоминающий суицид. Ведь только справедливый и незаслуженно обиженный человек может сознательно отказаться от оплачиваемого отпуска! Особенно такой, которому деньги нужны так сильно, как они нужны Чарли. Чарли доехал до почты, опьяненный предвкушением драматичной развязки. Он открыл железную крышку, засунул письмо внутрь, закрыл крышку, а затем снова открыл, чтобы удостовериться в том, что оно действительно упало в ящик. И только тогда осознал, что натворил. Он поехал домой, чтобы быстро написать еще одно письмо и послать его вдогонку, чтобы каким-то образом обнулить то первое… но было уже слишком поздно.

Уилан получила заявление Чарли об увольнении. Оно было с радостью принято. Ему будет разрешено изредка брать смены, но исключительно в качестве фрилансера, на условиях оплаты за день. Чарли обиженно согласился. Его имя снова появилось в расписании Хантердона. Но Чарли так и не появился. Он сидел в своей квартире в подвале, слушал, как звонит телефон. Он снова почувствовал себя в позиции силы, игнорируя их, задержав дыхание, по-настоящему отвечая им всем: своей бывшей жене, семье, Мишель, Кэти, Уилан. А потом телефон замолчал.

Бог от него отвернулся. Оставил его одного в подвале, проверяющего пустой ящик для писем. Пришло последнее письмо из Хантердона, где ему желали «удачи в дальнейшей карьере». Чарли снова достал свою пишущую машинку, взял одно из писем от адвокатов жены, скопировал угрожающе официальный стиль написания даты и адреса, а затем сразу перешел к описанию несправедливости, жертвой которой он стал:

«Они проводили собеседования, как мне сказали еще до того, как Лоррета мне ответила, один из интервьюеров подошел к Лоретте и спросил: “Почему мы проводим интервью, если еще не принято решение насчет Чарли?”

Она ему ответла: “Этот вопрос даже не стоит, он слишком не-стабилен”.

Если Лоретта, которая так легко сказала моему коллеге, что я нестабилен, она должна объиснить, почему они не настояли, чтобы меня проверели или хотя бы не запретили такому “НЕСТАБИЛЬНОМУ” сотруднику работать и сказали моему коллеге, что, мол, предложат мне посуточную оплату»{62}.

Чарли не понимал, что его аргумент направлен против него же самого, он лишь понимал, что приводит аргумент. Силлогизм получался следующий:

«Опасный» и «нестабильный» медбрат не должен работать в больнице.

Администрация разрешила Чарли работать в больнице.

Вывод: Чарли не опасен; жалобы на него были несправедливыми; жертвой здесь являлся сам Чарли.

Разумеется, из Хантердона ему так и не ответили. Все это стоило ему шести недель безработицы и 170 часов оплаченного отпуска, но инцидент научил его кое-чему важному: никогда ничего не записывай.

После увольнения из Хантердона в октябре 1996 года Чарли просто проехал дальше по дороге, чтобы подать резюме в мемориальную больницу Морристауна. Отдел кадров в Морристауне подробно изучил профессиональную биографию Каллена с помощью специальной службы{63}, но, несмотря на несколько противоречий в указанных им датах, его все равно наняли. В конце концов, никто точно не помнит, когда он начинал и заканчивал работать в том или ином месте, даже состоявшийся и уважаемый медбрат с девятью годами опыта работы в Хантердоне, Уоррене и «Святом Варнаве»{64}. Морристауну нужны были сотрудники, чтобы заполнить расписание. В случае Чарли это были семьдесят пять часов в неделю плюс любые смены, которые он мог взять, по новой ставке 23,27 доллара США в час, с семи вечера до семи утра в отделении кардиологии. Однако Чарли все еще был нестабилен и показать себя с лучшей стороны в Морристауне не смог.

Утренняя смена находила пациентов Чарли в луже собственной крови, двадцать пять тряпок в раковине и мусор на столе. Все это описывали в отчетах об инцидентах{65}, которые Чарли находил любопытным чтивом: он был удивлен тем, насколько дотошными были медработники, которые так точно считали количество тряпок. Один из пациентов сказал супервайзеру Чарли, что «собирался звонить в полицию», но в полицию так никто и не позвонил, а Чарли отделался лекцией. За ним наблюдали. Он это знал, потому что такое с ним уже бывало. Морристаун что-то заподозрил. Там обратили внимание на повторяющиеся инциденты, особенно с лекарствами, которые он давал пациентам. Он казался невнимательным, когда давал пациентам неправильную дозу дипривана{66} или гепарина. Чарли проработал в Морристауне меньше года, после чего больница уволила его, но не за убийства пациентов{67} – которых, по его собственному убеждению, было немного: одно или два, – а за «плохое исполнение обязанностей» и то, что они назвали «технические проблемы в работе медработника». Руководство беспокоилось за пациентов и репутацию. Такое большое количество инцидентов невозможно было игнорировать{68}. Жаловались даже пациенты.