«Умею, умею, — пообещала она мне в ответ. И тут же про свое: — Так можно в штанах?»

И я разрешил. А что мне еще было делать? Я, конечно, в вопросах дисциплины тренер принципиальный, но не до такой же абсурдной степени.

Тут я обвел взглядом аудиторию, которая просто замерла не дыша. Ни кашля, ни шороха, ни вздоха, которые обычно случаются в аудиториях. Лишь заметное сглатывание в горлах, которое им так и не удалось заглушить окончательно.

— Короче, у нее действительно оказался хвостик. Действительно небольшой, сантиметров четыре-пять, аккуратненький такой, и ничего на нем не растет. Вообще ничего, не единой волосинки. И она действительно умеет им вилять, особенно от радости, когда настроение хорошее и когда одежда не сдерживает. Ей на самом деле неудобно в плотной одежде. И вообще, с ним играться можно, особенно если руку подставлять, когда она им виляет. Щекотно очень и весело. И ей тоже весело, он вообще ей самой нравится, и любит она им помахивать, особенно по утрам вместо зарядки.

«Помашешь немного во все стороны, — говорила она мне откровенно, — и потом на целый день тонус поднимается».

Он вообще шел ей, хвостик этот. Да и сейчас, наверное, идет, я ведь про сейчас в таких деталях больше не знаю. Хотя куда ему деться, не оторвешь ведь. Да и зачем, если он только добавляет жизнерадостности в ее и так выразительной образ. Ну вы знаете ведь Жеку?

И они снова молча закивали головой: мол, знаем Жеку, может, не до таких мельчайших подробностей, но как товарища знаем хорошо. А потом Илюха оборвал паузу вопросом:

— А откуда он у нее взялся, хвостик этот? Не пришила ведь.

— С рождения, — доложил я. — Такой, знаешь, рудимент. Или атавизм, не знаю, что правильнее. Дополнительный тридцать четвертый или пятый позвонок, или какой там по номеру полагается? То есть ни у кого нет, а вот у нее с самого раннего детства образовался. Ну, в детстве, как она рассказывала, он совсем маленьким был, а с возрастом подрос немного вместе с остальным телом. Я даже медицинскую энциклопедию по этому поводу просматривал. Там так и написано, что редко такое излишество встречается. Хотя и неоднократно зарегистрировано наукой.

— Ни фига себе, как случается, — снова удивились Илюха с Инфантом и посмотрели на Жеку новыми глазами, когда она сначала позвонила в дверь, а потом прошла в комнату.

Ну разве можно смотреть на человека по-прежнему, особенно после того, как узнаешь, что у человека этого имеется хвостик под свободной и не стягивающей одеждой. Меняет хвостик общее представление о человеке, как ни старайся ты относиться к нему по-прежнему объективно.

— Что вы тут сидите так неприкаянно? — спросила Женька и грохнула на журнальный столик полторы бутылки сухого вина. Одну целую, а другую наполовину отпитую. И они обе, даже та, что отпитая, оказались весьма кстати, потому что в Инфантовой квартире иногда появлялись загвоздки с бутылками. А все оттого, что мы слишком часто заходили к нему в гости и он не успевал своевременно пополнять запасы.

— Откуда, дровишки, Жека? В смысле, сушняк откуда? — поинтересовался я. — Уже не отец ли рубит?

Отец как раз, слышишь, ничего не рубит. Хотя я, как видите, отвожу, — ответила она своей некрасовской строчкой на мою некрасовскую строчку. А потом пояснила: — Да этот, малохольный, с которым у меня конфуз вышел, их нарубил. Думал, наверное, что я как выпью, так сразу неразборчивой стану. Ну, знаете, такой про женщин стереотип бытует. А у меня как раз все наоборот, я как вина пригублю, так во мне все чувства и восприятия чутче и обостреннее делаются. И если мне кто-то на трезвое восприятие не пришелся, то на подвыпившее у меня вообще никакого шанса нет. Заранее знаю, не получится у меня, и все тут.

Тут мы все снова переглянулись, но беспокоить Жеку новыми расспросами про «не получится» не стали. Взамен мы спросили совсем про другое:

— Так что, выходит… Выходит, что мы столько вкусной жидкости понапрасну израсходовали, подливая многим женщинам для раскачки? Выходит, опьянение их только от нас отваживало, что ли? А мы-то думали как раз наоборот, мы думали, что с вами то же самое, что и с нами, мужиками, происходит.

— Да нет же, — пояснила Жека. — Вино, оно только обостряет, и если тебе, например, кто-то нравится, то оно лишь на пользу всем. Потому что, после того как выпьешь, симпатии в тебе только разовьются. А вот когда ты не уверена до конца, боишься, что не подойдет, тогда лучше вообще не пить. Я и не стала бы, но он все настаивал, давай да давай расслабимся… Ну вот и расслабились — он хрен знает где сейчас, а я с бутылками у вас.

— Что не так уж и плохо, — пожал плечами Илюха и начал разливать. — На фиг он нам здесь нужен, чувак твой малохольный. А вот бутылки в самый раз оказались.

— Ну да, может, так и правильней, — заметила Жека философски и поудобнее устроилась на диване. — Так зачем вы звали меня?

— Дело есть, — толково объяснил я. — Видишь ли, нам надо к изнасилованию подготовиться, а для этого заранее отрепетировать его на ком-то. Вот ты в кандидатки первым номером и попала. Ты как?

— Я согласна, — мгновенно отреагировала Жека.

А как могло быть иначе? Мы же только проверенных товарищей к проекту подключаем.

— Только проясните, — попросила она вскоре. — Первое: кто именно насильничать будет?

— Мы и будем, — ответил за меня Илюха, и Жека покатилась по дивану. Сначала со смеху покатилась, а потом от хохота.

— Вы… насиловать… — и она вытащила свой палец и навела его на Илюху. — Ты насиловать… — не могла остановиться она. — Да из тебя насильник… — После каждого слова она заходилась новым приступам, да так заразительно, что на нас тоже начало перекидываться. — Как из меня Марлен Брандо какой-нибудь, — и она свалилась с дивана.

Теперь нам тоже стало смешно, потому что такая асимметричная ассоциация нашей Жеки с чужим американским актером никогда нам в голову не приходила. Особенно мне, хотя когда-то раньше я находил для нее немало асимметричных ассоциаций.

— Кто она такая, Марлена из Бордо? — тут же уцепился за незнакомое название Инфант. А потом посмотрел на бутылку красного. — Это что, там, где вино делают?

— Да нет, так артиста одного звали, он помер давно, — пояснила сквозь смех иностранное имя Жека, и Инфант от имени тут же отцепился.

Мы посидели, разлили снова, отглотнули, подождали, пока она отойдет от смешного своего приступа, пока снова не станет дееспособной. И она отошла и снова уселась на диван.

— Вопрос второй… правильно… ли… я… поняла… — Ей после каждого слова приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. — Меня вы насиловать не будете? Или будете?

— Нет, — пообещал я, — мы вообще никого не будем.

— Так я и думала, — сказала она, похоже, разочарованно.

— Смотри, — начал я, — тут дело вот в чем…