– До него километра два, не меньше. Но все равно хороший знак. До фарватера уже недалеко.

Андреас переворачивается на спину, медленно шевеля ластами, чтобы сохранить равновесие, осторожно, чтобы ничего не выпало, открывает сумку на животе и достает пакетик с шоколадом.

– Где твоя трубка? – спрашиваю я.

– Положил в сумку. Она мне десны натерла. Уж лучше дышать по-нормальному; это ерунда, что вода иногда в рот попадает.

Андреас протягивает мне пакетик с шоколадом.

– Сакси тут же все сожрал бы, ни крошки бы не оставил.

Он ухмыляется.

Одеревеневшими пальцами разламываю плитку посередине, протягиваю Андреасу половину.

– Ешь медленно-медленно. Лучше всего сосать, иначе может стошнить.

С трудом сдираю обертку, разглядываю ее.

– Куда ее теперь?

Вообще-то вопрос дурацкий.

– Возьми с собой. На Западе все обалдеют от восторга.

Андреас снова ухмыляется и принимается за шоколад.

Отпускаю обертку в свободное плавание и нечаянно опускаю шоколад в воду – тут же его выдергиваю. Осторожно, чтобы не подавиться, откусываю кусочек. Вкус солоноватый, но сладость тут же берет верх. Почти сразу ощущаю, как сахар проникает в кровь и в клетки. Головная боль, не отпускавшая уже несколько часов, отступает, даже глаза начинают видеть лучше.

Смотрю вслед оранжево-коричневой бумажке, медленно плывущей к югу.

– Оставляем следы, – замечает Андреас.

– Пора двигаться дальше. Иначе снесет слишком далеко. Мы же против течения плывем.

– Хм… – Андреас задумчиво глядит в небо, будто не слышит. Но потом начинает энергичнее работать ногами. Я смотрю на компас.

Мы лежим на спине и медленно продвигаемся на север, посасывая шоколад. Над нами синее небо и немножко облаков. Облака кучевые, толстые и белые, некоторые с сероватой прослойкой. Перестаю двигать ластами, чтобы сделать маленький глоток из фляжки. Андреасу тоже хочется пить. Воды у нас немного, и ее приходится строго дозировать.

Солнце пригревает все сильнее, над волнами поднимается пар. Ветер усиливается.

– Мне надо пописать, – раздается в тишине голос Андреаса.

Как это ни неприятно, писать мы можем только в неопреновый костюм.

Снять его нельзя – потому что снова надеть его в море невозможно, только на суше, когда под ногами есть опора.

Я сама это выяснила совсем недавно. Но главное – писать нам нельзя!

– Вспомни, что говорил дед.

– Ну да, – бормочет Андреас. – Придумано классно. Тоже его приятель-пограничник рассказал?

– Думаю, нет. Это все война.

– Или просто фантазия.

– Вовсе нет. Когда пузырь наполнен, позывы заснуть не дадут. Дедов товарищ вот так вот заснул на многочасовом заплыве и утонул.

– А откуда дед узнал, что он пописал?

– Ну, не знаю. Может быть, все, кто выжил, не писали.

Андреас молчит, мои слова его не убеждают.

– Трудно поверить, что на войне обсуждали такую чушь.

Мы по-прежнему плывем на спине и смотрим в небо. Солнце согревает живот, это приятно.

– С другой стороны, мы же сейчас об этом говорим, – замечает Андреас больше себе, чем мне. – А мы тут тоже как на войне. Вот и лодки на нас охотятся.

Самое лучшее, что можно сделать, – это отключиться от всего и просто плыть дальше.

Не думать. И не пи́сать.

Под лучами солнца вода постепенно становится темно-синей, потом еще больше светлеет. Теперь заметно, что на разной глубине вода течет с разной скоростью.

Самое важное сейчас – сконцентрироваться на движении.

– Когда плыву кролем, солнце слепит, – говорит Андреас. – Оно как раз справа, куда я голову для вдоха поворачиваю.

– У меня так же.

В очках оно слепит еще больше, но снять их нельзя.

– А с другой стороны вдыхать можешь? – спрашиваю я.

– Тогда с ритма сбиваюсь. Вот ведь и не поверит никто, о чем приходится думать, когда из страны сваливаешь.

Ульрих всегда настаивал, чтобы я освоила дыхание с обеих сторон – для лучшего баланса. Когда делаешь вдох всегда с одной и той же стороны, тебя уводит в сторону, но если вдыхать на каждом третьем гребке – то слева, то справа, – положение тела выравнивается.

Только этой наукой я так и не овладела.

Хочу перевернуться на живот… и вдруг замечаю позади нас какие-то палки, рядами торчащие из воды.

Хватаю Андреаса за руку, показываю на палки.

– Что это?

Андреас несколько секунд их рассматривает, потом переводит взгляд на меня. Даже через очки заметно его удивление.

– Граница?

– Понятия не имею.

– А она вообще как-то отмечена?

Наверно, нет, но откуда мне знать?

Дед говорил, что нейтральные воды начинаются просто так, без всяких опознавательных знаков. Эта информация у него тоже от товарища Йонсона. Но кто же знает, правду он шепчет деду в ухо или врет, когда выпимши?

Оба наших источника – что дед, что товарищ Йонсон – не слишком надежны.

– Давай опять кролем, так быстрее всего.

Переворачиваюсь на живот, бросаю взгляд на север. Там темный силуэт, мы замечаем его одновременно.

– Еще корабль! – Андреас взволнован. – Танкер! Да их много!

Танкеров не меньше трех, но они слишком далеко, нам не доплыть. И тем не менее – искра надежды! Еще пару часов продержаться – и у нас будет шанс.

– Вечером будем в Гамбурге, – говорит Андреас.

Шоколад придал нам энергии. К тому же при свете дня мы видим, куда плывем. Раньше мне бы и в голову не пришло, что это так важно.

Усталость как рукой сняло, Андреас тоже вновь полон сил. Смотрю на компас.

– Плывем дальше на север, как можно больше удаляемся от ГДР. А через несколько часов повернем на северо-запад.

– Ты прям как настоящий морской волк! – качает головой Андреас.

Если бы! Просто мне кажется, что так будет правильно. Но уверенности у меня нет.

– Надо следить, чтобы нас не слишком сносило на восток.

– Да даже если и отнесет. Попадем или на Фемарн, или в Гесер. Нам и то, и то подойдет.

Андреас переходит на кроль, шнур натягивается, я следую за ним.

На самом-то деле держать направление не так просто. В море много течений, которые пловец не замечает. Вполне возможно все время плыть на север и в конце концов оказаться опять на восточном побережье.