Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В каждой строке буквально сквозила такая подкупающая искренность и неподдельный энтузиазм, с которым Вишня собирался заниматься делом, которое и меня больше всего интересовало – запись музыки собственного сочинения на магнитный носитель. Отмечу, что звукозапись для Вишни было всегда приоритетней исполнения – он начал записывать себя задолго до того, как у него появилось, что записывать.
Прекрасная, просторная, квартира была в полном распоряжении Алексея – это было очень редкое и ценное явление – когда любимым делом, можно заниматься ни в каком-нибудь подвале, старом гараже или переоборудованном складском помещении, а в благоустроенной квартире, когда тебе не капают на мозги ни родители, ни соседи. В силу того, что Вишня был человеком общительным, с прекрасным чувством юмора – его квартира стала излюбленным культовым местом самых лучших музыкантов Питера, неким культурным центром. В итоге, когда мы допили наше Чинзано – встал вопрос о горизонтальном положении, и мы с Тропилло направились к Алексею. Зашли в магазинчик, купили пару пузырей, еды.
Несколько минут – и нам открывает дверь большой человек с доброй улыбкой на лице. Тропилло представил нас друг другу и Вишня с порога стал демонстрировать мне свою домашнюю студию, которая также поразила меня своими техническим на тот момент совершенством и я еще раз подумал о том, сколь же велика разница между Архангельском и Ленинградом, и мои последние сомнения в целесообразности моего приезда растворились в дыму Лешкиных папирос. В один день я побывал аж в двух студиях звукозаписи, да таких, о которых сам мог только мечтать, и даже не представлял, что в нашей стране в личной собственности может быть такое великолепие. Оказалось, что есть – у людей, с которыми мне посчастливилось быстро найти общий язык.
Наше общение затянулось, уже затемно Тропилло заторопился к семье, мы посадили его в такси и отправились спать. Но было не остановиться – Вишня ставил мне записи разных ленинградских и московских коллективов – знакомил меня с неведомым ранее явлением “подпольный русскоязычный рок”.
Конечно же, в Архангельске ничего подобного я услышать не мог – если бы кто-нибудь из наших исполнителей вышел на сцену и спел бы “я есть я, меня избрал народ, вот так вота бубубу вас в рот” на манер московского “ДК” – был бы неминуемо “расстрелян на месте”. У меня было впечатление, что я посетил какую-то другую страну. Совершенно сбивало с ног осознание мысли, что чем ближе к центру – тем больше свободы. В Москве, столице, где Политбюро и это самое ЦК – тут же рядом и “ДК”… В определенном смысле, прослушивание “ДК” в тот момент меня сильно раскрепостило, и наши тексты стали жестче, а так как я всегда все сочиняю непосредственно “на станке” – во время записи, это влияние сказалось уже на “Ублюжьей доле”.
Спать совершенно не хотелось, хотелось прямо сейчас схватить гитары и что-нибудь записывать. Однако часам к семи, Алексей постелил мне в просторной спальне, и я долго пытался уснуть. Навалившие на меня впечатления первого дня в Ленинграде отбивали сон, и все же когда мне удалось погрузиться в небытие – снилось что-то сумбурное, хаотичное и не поддающееся описанию.
Проснувшись ближе к полудню, я вышел на кухню и здесь меня ожидал следующий нокаут судьбы – на стопе стояло несколько бутылок пива, что для Архангельска – абсолютно экстраординарно. Гостеприимный хозяин с утра успел сгонять в магазин и когда я проснулся – в сковородке его уже что-то скворчало. И хотя похмелья сильного и не было, однако очень приятно, что день начался с таких эмоций. А тут и Тропилло позвонил – сказал, что труба зовет, и я засобирался.
Стал упаковывать свои гитары – Урал, свердловского завода музыкальных инструментов и самодельный трехструнный бас, который я сделал сам, выпилив на заводе необходимые детали. Три струны на нем были потому, что то ли материал я выбрал слишком хилый, то ли просто ошибся в расчетах – при натягивании четвертой струны гриф гитары выгибался дугой, инструмент принимал форму лука. Три струны он еще как-то держал, что мне вполне было достаточно – в записи все равно никто этого не распознал, потому что, как говорится – не от того наши домики покосились, и при наличии определенной квалификации и на трех струнах можно было достойно сыграть практически любые басовые партии, что я и делал. Кроме этих гитар я привез свой агрегат типа фуз, который я сам спаял в 80м году и до тех пор ни на что не менял, потому что благодаря именно этому техническому средству у нас был такой, ни на что не похожий, гитарный звук.
Со всем эти скарбом я направился в студию. Там уже были несколько музыкантов из групп “Пикник” и “Тамбурин” и когда я распаковал весь этот парк своих инструментов – рокеры, обступив мое добро полукругом, стали дико ржать и показывать пальцем. На вопрос “как же на таких дровах можно музыку играть” я ничего не ответил, подумав, что “играть надо уметь и все”… Через некоторое время Тропилло прогнал всех лишних, водрузил на магнитофон AMPEX, размером с холодильник, бобину с широкой пленкой, диаметром с долгоиграющую грампластинку и мы начали звукозапись.
Алексей Вишня на квартире у Нины Трубецкой. 1984г.
Фото А.С.Волкова (фото из архива Алексея Вишни)
Барабанщика со мной не было, так как я приехал один, без ансамбля, решено было использовать неведомую мне досель технологию записи под метроном. Была у Андрея советская драм-машина “Лель”, звук у нее был наимерзейший, но в качестве метронома её можно было использовать вполне, хотя её собственный шум был едва ниже самого звука. Мы выбрали темп, записали метроном на первый крайний канал, и вот таким образом я стал поочередно записывать весь материал – песню за песней, как всегда уже окончательно додумывая партии в момент записи. Аккомпанирующую гитару и бас первой песни я записывал два часа – очень волновался и привыкал к магнитофону. Затем, дело пошло побыстрее.
Мне так понравилась многоканальная запись, я понял – все наши опыты с бытовыми
