– Думаю, у них были основания это скрывать, – с довольным видом сказал следователь, что-то записывая.

Няня попыталась посмотреть, что он там корябает.

– Мне все понятно, – сообщил следователь, поставив размашистую подпись, – все очевидно. Виновные понесут заслуженное наказание.

– Кто? – не поняла няня.

– Екатерина Круглова и Михаил Вильчинский, разумеется, – помахал в воздухе рукой следователь. – Она не хотела свадьбы, вот и устроила цирк, отравив тамаду. Ну и мальчик этот, Миша Вильчинский, очевидно, ее сообщник. Его надо в колонию для несовершеннолетних, ее в тюрьму лет на десять. Осталось только пару улик найти, и дело можно считать раскрытым. Ну, или если улик не будет, можно признательные показания получить. Я думаю, они сразу расколются, птенчики. Вы со мной согласны, Елена Варфоломеевна? Кстати, что вы делаете сегодня вечером? Я хочу рассказать вам кое-какие истории из моей молодости.

И следователь принялся насвистывать какой-то веселый мотивчик, поглядывая на округлую грудь няни.

– Эй, – сказала Елена Варфоломеевна, – что вы такое говорите! Дети не виноваты. Это кто-то другой. И сегодня вечером я занята.

– Вы плохо знаете современных детей, девушка, мне в этом деле все ясно, я же сказал, – произнес следователь, – а то, что вы заняты, очень жаль! Но если освободитесь, позвоните мне.

И он снова с интересом заглянул в декольте Елены Варфоломеевны.

Чудникова Нинель Петровна проживала в кирпичной пятиэтажке, окна которой выходили с одной стороны на тихую улицу, а с другой – в зеленый двор. Елена Варфоломеевна нашла подъезд с квартирой номер сорок четыре и поднялась по лестнице. Черная дверь с большим глазком, игривый коврик с сердечком у двери.

– Вы, наверное, по поводу похорон? – раздался сзади старушечий голос.

– Ага, – кивнула Елена Варфоломеевна, подпрыгнув от неожиданности.

Бабулька была одета в кокетливое клетчатое пальто и розовый шарфик.

– Ничем не могу обрадовать, – сказала старушка, вздохнув, – тело проходит токсикологическую экспертизу. К тому же…

Она понизила голос. Елена Варфоломеевна наклонилась к бабульке, вся обратившись в слух. Ее понимающий и добрый взгляд пробуждал в старушке почти исповедальную откровенность.

– Нинель свет Петровна дважды пыталась утопиться, и один раз ее сняли с крыши, она кричала, что она – Карлсон, и собиралась лететь. Ее спасло только то, что она прогревала за спиной воображаемый пропеллер. Да вы же, наверное, в курсе этой истории… Вы же родственница?

И старушка посмотрела на Елену.

– Троюродная сестра, – кивнула няня.

– И каждый раз она оставляла записку, – продолжала старушка, понижая голос и глядя Елене Варфоломеевне в глаза. – Предсмертную. Даже когда хотела стать Карлсоном. Мы по тому и поняли, что она пыталась убиться, а не просто сошла с ума на почве летающих человечков. Или… бывает, перепил человек, решил, что у него трусы с пропеллером.

Старушка огляделась по сторонам, но их разговор никто не подслушивал.

– Да вы что? – ахнула Елена Варфоломеевна. – У Нинель были попытки свести счеты с жизнью? Нет, нет, я не верю. Такая красивая, крупная, яркая и уверенная в себе женщина. Опять же, работа была, тамадой на свадьбах.

– Депрессия, – пожала плечами старушка, – муж же гулял у нее.

Она с удивлением уставилась на Елену.

– А вы что, ничего не знаете? Гулял по-черному! У нее уже третий муж. И уже третий и гулял. Везло ей на кобел… простите, донжуанов.

Старушка вздохнула, и лицо ее на мгновение затуманилось, будто она вспомнила бурные молодые годы.

Елена Варфоломеевна закрыла лицо руками и вполне натурально охнула.

– Это он ее довел, да? Муж? – проговорила она.

Старушка поправила воротничок своего клетчатого пальто и поуютнее закуталась в розовый шарфик.

– Муж довел, – кивнула она. – Вечно мы, женщины, из-за них страдаем. Хотя я всегда полагала, что за троллейбусами и мужчинами бегать не надо. Непременно будет еще один.

– Самоубийство? Вы шутите, ха-ха, – произнес следователь, глядя на бюст Елены Варфоломеевны.

«Пятый размер, – думал он. – Или даже шестой!»

– Это мне напоминает анекдот про труп, который свел счеты с жизнью. У него были три ранения в голову, и все смертельные, – сказал следователь вслух.

– Вы соседей опросили? – задала вопрос Елена Варфоломеевна. – В частности, в доме живет старушка в клетчатом пальто и газовом шарфике, она знает много интересного.

Следователь потерялся, он не знал теперь, куда смотреть – то ли на бюст, то ли в прекрасные глаза.

– Выгораживаете подростка? – спросил он. – Ну-ну. Сейчас парень с девушкой в розыске, вот поймаем их, тогда… пойдемте лучше кофе попьем, дорогая Елена Варфоломеевна!

И он снова посмотрел на бюст.

– Старушка в клетчатом сказала мне, что у Нинель Петровны гулял муж и что она из-за этого несколько раз пыталась свести счеты с жизнью.

– А? Что? – спросил следователь, наконец с усилием оторвав взгляд от груди няни. – Так что, по кофе?

И замурчал, как будто был большим котом.

– У Нинель Петровны гулял муж, – повторила Елена Варфоломеевна, начиная сердиться, – и она из-за этого, по словам соседки, очень переживала. Вы знаете, я верю, что яркие и внешне очень уверенные в себе люди могут в глубине души быть нежными и ранимыми существами.

– И душа их, как фиалка, – сказал следователь, пытаясь сосредоточиться.

Он несколько секунд думал.

– Ну раз вы не хотите кофе, – произнес он, – тогда поедем опрашивать соседей. Вместе.

– Согласна, – кивнула Елена Варфоломеевна.

«В моей машине, – подумал следователь, и глаза его масляно заблестели, – а потом хорошо бы в сауну заехать».

– Вы замужем, Елена Варфоломеевна? – спросил он.

– Вдова, – ответила няня.

– Сочувствую, – сказал следователь. – Ваш муж тоже работал в МЧС?

– Да, – коротко кивнула Елена Варфоломеевна.

Больше следователь няню ни о чем спрашивать не рискнул.

Дама средних лет в красивой пижаме на молнии приоткрыла дверь, не снимая цепочки. Ее лицо было густо намазано кремом.

– Милиция, – сообщил следователь. – По поводу гибели вашей соседки Чудниковой Нинель Петровны.

Женщина несколько секунд всматривалась в гостей, потом встретилась глазами с Еленой Варфоломеевной и распахнула дверь.

– Ой, – сказала она, – это, видимо, из-за баночки горошка.

Уголки ее глаз были опущены вниз, и от этого женщина была похожа на грустного плюшевого зайца.