– Ну да! – сказала Харитоновна. – Иду я с ведром утром. И вижу, Нинель наступает, размахивая пакетом с мусором. А пакет-то прорвался, и оттуда летят картофельные очистки, яичные шкарлупки, билеты какие-то рваные, ну из Кронверк-сити, фиолетовые такие, журнал про жизнь звезд, там еще Лещенко в трусах был на обложке, пузырек пустой из-под шампуня, пакет из-под сока… ну мусор всякий, короче. И вот Нинель, размахивая этим пакетом, наступает. «Руки прочь от моего мужа! Но пасаран!» – кричала она, а Машка визжала, отплевывалась, руками закрывалась. Все, кто был на улице в этот момент, остановились, смотрели и подбадривали… кто Нинель, кто Машку.

– А Маша что? – спросил следователь. – Кричала «милиция, милиция»?

– Нет, мил человек, – ответила Харитоновна, – она надела на голову ведро, как шлем, и бегом, рысью в подъезд. Правильно, я считаю. Надо защищать самое дорогое, косу-то. Ух, какая у нее коса.

– Ужас какой, – сказала няня. – Ведро на голову… А вдруг ведро застряло бы? Бывали такие истории. Надеть получилось, а снять – нет.

– Ну да, а Нинель за ней гналась, продолжая кричать, чтобы она оставила ее мужа в покое.

Харитоновна налила чай в три красивые чашки.

– Хорошие чашки, но тонкие какие-то, – произнесла она, отвлекшись от описания горестной судьбы Нинель.

Это был лиможский фарфор самого высокого качества.

– В общем, отношения у них были неважные, – резюмировала Харитоновна. – Отчаялась наша Нинель. С крыши, говорят, пыталась прыгнуть, насилу остановили. А еще как-то ночью выглянула я в окно, «Скорая» стоит у нашего подъезда, на следующий день слухи поползли, что Нинель плохо было. Видимо, на нервной почве.

– Спасибо, – поблагодарила Елена Варфоломеевна, – я вот с дамой пожилой разговаривала. Пальто в клеточку, очки, шарфик газовый. Не знаете, кто?

– Это Ульяновна, – сообщила Харитоновна, – она у нас квартиру снимает примерно полгода. Тихая, домашняя старушка, раньше жила где-то на Севере, теперь у нас вот. Говорит, что дети дом строят, скоро переедет.

– Спасибо, – сказал следователь, – вы нам очень помогли.

Миша сидел за круглым столом и смотрел на людей напротив. Самого разного вида, молодые и в возрасте, с острым взглядом и подслеповатые в очках, мужчины и женщины, они ждали раздачи карт.

Игра шла на деньги.

Крупье положил перед каждым по две карты, и Миша посмотрел свои. Четверка пик и крестовый валет.

– Пас.

Девушка лет тридцати рядом с ним задумчиво смотрела в стол, ее лицо ничего не выражало.

«Poker face», – подумал Миша.

За столом не было никого моложе него, и Миша в очередной раз порадовался тому, что выглядит вполне взрослым. Крупье открыл карты, Миша посмотрел. Так и есть, ему ничего не светило. Выиграл щупленький юноша, сидящий спиной к двери. Миша задумчиво смотрел на жалкую горку фишек.

«Во что я ввязался», – подумал он.

Он знал, что даже у самых лучших игроков в покер иногда наступает черная полоса. Период, когда они перестают выигрывать, и кажется, что они не выиграют уже никогда. Уверенность в себе резко падает, наступает депрессия и отчаяние. Опытные игроки знают, что в покере это бывает с каждым, это – законы математики. Но у Миши сейчас не было ресурсов, чтобы пережить черную полосу, если она наступит. Ему было нужно только выигрывать.

Затылком он чувствовал взгляд Кати.

В следующий раз ему выпало две девятки, но у брюнетки справа, девушки со спутанными длинными волосами и широким лицом, впрочем, не лишенным прелести, оказалось две десятки. Снова сдали карты. Дама треф, король треф. Миша ощутил в районе солнечного сплетения какое-то теплое чувство, накатило предвкушение. Он сосчитал фишки, лежащие на столе. Сумма была вполне приличной. Миша повысил ставку. Руки не дрожали, Мишей овладело ничем не подкрепленное чувство уверенности. Крупье раскрыл три карты.

Тройка, семерка, туз. Все трефы.

– Уж вечер близится, а Германа все нет, – сказал мужчина с квадратной бородкой и бледным лицом, которое, казалось, давно не видело солнечного света.

«Ну, – подумал Миша, – еще хоть одну трефу».

Крупье открыл две оставшиеся карты. Тройка пик, валет пик. Мише стало жарко. Через несколько минут перед ним оказалась высокая башня фишек.

– А теперь уходим, – бросил Миша Кате.

Мимо него прошла официантка с подносом. Высокие бокалы, салфетки, блеск столовых приборов. Миша быстро поменял фишки на деньги.

– Какой-то дом бабушек, – сказал следователь Елене Варфоломеевне, – гламурная Харитоновна, дама в красной пижаме, вон еще Ульяновна, которой дети квартиру снимают.

– Дама в красной пижаме никакая не бабушка, – ответила Елена Варфоломеевна, – ей не больше сорока пяти.

– Ну, мне двадцать восемь, – произнес следователь. – А вам, Елена Варфоломеевна? Двадцать пять есть уже?

– Тридцать семь, – ответила няня.

Следователь поднял удивленные глаза.

– Больше двадцати пяти не дашь, – сказал он, сориентировавшись, – но… мне нравятся девушки постарше, это пикантно.

– Я вам не подхожу, – проговорила Елена Варфоломеевна, – не надо так на меня смотреть.

Они стояли в подъезде, глядя друг на друга.

– Это вы потому так говорите, что я всего лишь младший лейтенант? – спросил он.

– Нет, я вдова, и давно решила, что у меня больше никогда не будет личной жизни, – сказала Елена Варфоломеевна, – поэтому не надо так на меня смотреть. Это бессмысленно.

Ее бюст вздымался, как будто был готов прорвать ткань.

– Не отказывайтесь сразу, – мурлыкнул следователь, – подумайте. Лучшее средство от депрессии – член молодого милиционера.

– Вы слишком спешите, – произнесла няня, – меня всегда пугал такой вот напор.

– Напор – это если бы мы с вами до дома тамады не доехали, на обочине остановились и сексом занялись, это был бы напор, – сказал следователь.

– Ага, – буркнула Елена Варфоломеевна, – вот вы, значит, как со свидетелями работаете? В тесном контакте?

Следователь надулся, как будто готовился взорваться.

– Не со свидетелями, а со свидетельницами, – уточнил он.

В подъезде было сыро и дул сквозняк.

– Пойдемте, Елена Варфоломеевна, принципиальная вы наша, – сказал следователь, – тетке тридцать семь, шикарные сиськи, ей предлагает себя молодой человек, а она ломается. Ну ладно, не буду предлагать.

– Вот и не предлагайте, – хмыкнула няня.

– Я и не предлагаю.

Открылся лифт, вышла миловидная девушка в джинсах и черной курточке, скромная и незаметная, с косой до пояса.

– А вот и Маша, – сообщил следователь.