«Внутренностей нет!». Володька почувствовал, что перед глазами ползет зелень и чернота — слишком уж ясно представилось, что именно происходило здесь… может быть, всего несколько часов назад. Мотая головой, Носов прислонился к березке; деревцо накренилось под тяжестью. Желудок болезненно сокращался, невыносимо тошнило, и все плыла, плыла пред глазами проклятая зелень, а земля норовила встать почему-то под углом к ногам и всему телу.

И вот тут-то на него как раз и кинулись. Все произошло так быстро и так одновременно, что сам-то Володька понял, что происходит, только когда все закончилось. Дико залаял, метнулся вперед Нувориш, и лаял он, как на крупного зверя. Так же дико закричал Андрюха, выстрелил раз и второй, отчаянно рванул замок ружья. Стрелял и Акимыч, но молча. Ломилась через кусты какая-то рыже-бурая масса, и сам Володька тоже выстрелил в нее — чисто автоматически, потому что на него мчится что-то большое, Нувориш лает, а остальные стреляют.

Я рассказываю это последовательно, одно за другим: лаял… кричал… стрелял… увидел… А все происходило сразу, и Володька стрелял только на доли секунды после того, как стреляли Адрюха и Акимыч, рычал и бросался Нувориш.

И вот уже стоял Володька, сжимая ружье, поводя дико глазами, в нескольких шагах от рухнувшей на землю бурой массы. Морда зверя покоилась в трех метрах от его сапог, и медведь тоненько визжал, выл, скулил, пробитый в нескольких местах, бился и не мог встать, разбрызгивая кровь и слюну. Нувориш ворчит, треплет сзади зверя за «штаны», а вот гавкнул, как на человека. Позади треск, и ломится через кусты еще одна такая туша; грохочет, прыгает в руках ружье, и надо открыть поскорее замок, менять патроны, и грохочет сбоку карабин Кольши, летит в стороны древесина и кора от кедра, лупит в другую сторону Акимыч — с той стороны, оказывается, нападает еще третий зверь.

И тишина. Как растворились двое медведей… Может, все-таки они почудились Володьке? Плывет мерзкий смрад стреляного пороха, стоят в напряженных позах друзья, взрыкивает Нувориш; скулит, с натугой подвывает умирающий зверь, пытается встать, хлюпая собственной кровью, подламываясь, тыкаясь вперед головой.

— В-видели?! — ничего умнее не был в силах произнести Андрюха. И почему-то не было смешно.

— Видели! — энергично кивнул Акимыч. — А ну, давайте аккуратнее, ребята! Идти вместе, смотреть в оба, тут у нас прямо чуть ли не фронт…

Все знали, что этого не может быть — медведи вместе не живут, стаями не нападают. Того, что они видели, просто-напросто не может быть, потому что не может быть никогда.

— Зверя осмотрим, — Кольша произнес это тоном полувопроса, полуутверждения.

— Добей, потом уже смотри.

Кольша кивнул, разрядил оружие в медведя, под лопатку. Звуки скуления затихли, сильнее зажурчало и захлюпало.

— Обычный зверь… Года четыре, — Кольша произнес это тоже не совсем обычным тоном — глубочайшего недоумения.

— А ты ждал, у него руки вместо лап? Или человеческая голова?

Володька отметил, что Акимыч говорит вполне серьезно… То есть с иронией, конечно, но над Кольшей нисколько не насмехается. И сообразил, что не только ведь Кольша, он сам тоже ждал от медведя чего-то подобного; чего-то вроде человеческой головы.

— Ну, двинулись! Смотри по сторонам, ребята, не отходи друг от друга.

А Нувориш и дальше вел себя странно. Если вокруг медведи, должен был пес кинуться за ними, и отчаянно облаивать зверей, хватать их за шкуру, плясать перед носом, пока не подоспеют люди. Тут же Нувориш держался рядом, и раза два тоскливо, с каким-то унынием тявкнул на заросли. Тявкал и недоуменно, обиженно посматривал на хозяина.

«Он же не знает, люди там или медведи!», — облился Володька холодным потом. Сказать друзьям свою догадку? Проследить дальше за собакой? Володька стал следить и за друзьями, проверял уже их реакцию. И дождался — над воротником Андрюхи стали явственно шевелиться, подниматься дыбом редкие волосы. Ага, и он сообразил! Володька чувствовал, что и сам он на полшага до истерики. А что теперь делать, если и влипли во что-то, о чем любил писать Гоголь? Уже все, уже влипли, и лучше об этом не думать.

Четверо шли, стараясь ступать бесшумно (в чем проку уже не было никакого), поводя дулами ружей; раз прямо на пути вроде бы замаячила под елями темная масса, но Андрюха вместо того, чтобы сразу стрелять, схватил за руку Кольшу, стал ему показывать на тень. Тень мгновенно растворилась, как бы расползлась в сумраке леса, но когда к месту подошли — там на земле, на покрытом иголками мху, отпечатались огромные лапы, и капли крови застыли справа от места, где несколько минут провел затаившийся зверь. Значит, ранен?!

Вот показалась избушка. Старший Хохлов, Василий Михайлович, поставил ее специально в самом скоплении деревьев, среди буераков. Охотник думал ее спрятать… Кому же могла придти мысль, что подходить к избушке станет опасно самим же охотникам?

Вся земля вокруг избушки изрыта, истоптана зверями. Отпечатки лап с когтями, поломанные ветки, клочья шерсти на коре и на торчащих обломанных веточках. Нувориш стоял неподвижно, натянувшись как струна, и мелко-мелко дрожал.

Акимыч двинулся вперед. Вообще как опасно, он тут же выдвигался, оставляя молодых прикрывать спину; у Володи шевельнулось что-то в душе: пожалуй, все-таки не благодарность, скорее все-таки уважение. Что-то мелькнуло в окне… Второй раз… И Володьке показалось, осуществились самые страшные мысли: потому что в окне показалось и опять уплыло в темную глубину избушки зеленое, трупное лицо Вани Хохлова.

— Ванюша! — окликнул Акимыч.

Избушка каменно молчала. Как-то странно слышалось здесь хриплое кукушкино ку-ку, задумчивое птичье «ак-ррронк!» из чащи леса.

— Ванюша! Это мы!

Лицо проявилось в глубине, на мгновение приникло к окну, снова исчезло. Ваня, кажется, что-то шептал.

— Ваня, ты громче! Не слышу!

Ваня замотал вдруг головой, в глазах плеснул ужас, лицо уплыло вглубь избушки.

— Кольша! Андрюха! Следить вокруг, а лучше заберитесь на избушку, кругом смотрите. Володя, помогать мне будешь.

Никто не возразил, не предложил чего-нибудь иного. Кивнув головой, Кольша полез на избу.

— Акимыч! Тут медведь лежал! Вон как все изгваздано, и шерсть… Я прям на пуховике сижу.

— То-то здесь зверем воняет… Володька, помоги. Но это может быть опасно, понимаешь?

Володька замотал головой.

— С ума он стронулся, наш Ванюша. Что ему привидится — того я не знаю и ты не знаешь, — доходчиво, как малышу, объяснял Акимыч Володьке, уперевшись глазами в глаза. — А взламывать дверь нужно, потому что иначе может и не открыть. Ясно?

Володька не успел ему ответить.

— Тут подкоп! Прямо яма проделана…

Андрюха стоял около ямищи, прокопанной под стенкой избушки. Нижние бревна венца опирались на вколоченные в почву, вкопанные примерно на метр-полтора сваи. Теперь между сваями почти не было земли, нижнее бревно венца повисло.