— Напротив, — возразил упрямый гарпунщик, не желая сдаваться, — необходимо что-то делать!

— Но что же, Нед?

— Спасаться!

— Бежать из земной тюрьмы чрезвычайно трудно, спастись же из подводной — совершенно невозможно, — сказал я.

— Ну, друг Нед, — спросил Консель, — что вы ответите на замечание хозяина? Я знаю, американцы за словом в карман не лезут.

Гарпунщик растерянно молчал. Бегство при тех условиях, в которых мы находились, было действительно невозможно. Но канадец ведь наполовину француз. И Нед Ленд превосходно доказал это своим ответом.

— Господин профессор, — сказал он после нескольких минут раздумья, — вы не знаете, что должны делать люди, которые не могут бежать из тюрьмы?

— Нет, друг мой.

— Но ведь это очень просто. Они устраиваются в тюрьме так, чтобы в ней приятно было оставаться…

— Еще бы! — сказал Консель. — Лучше уж быть внутри подводной тюрьмы, чем под ней или над ней.

— Но предварительно выбрасывают оттуда тюремщиков, привратников и сторожей, — добавил Нед Ленд.

— Да что вы, Нед! Неужели вы серьезно думаете завладеть этим судном?

— Вполне серьезно, — ответил канадец.

— Это невозможно.

— Почему же, профессор? Это возможно, если представится удобный случай. И я не вижу причины не воспользоваться им. На борту корабля, я думаю, не более двадцати человек. Такая горсточка людей не может устрашить двух французов и одного канадца.

Благоразумнее было обойти молчанием предложение гарпунщика, чем вступать с ним в спор. Поэтому я ограничился тем, что сказал:

— Подождем такого случая, Нед, и тогда мы посмотрим. Но до тех пор прошу вас сдерживать свое нетерпение. Такой план можно осуществить только хитростью, а ваша вспыльчивость меньше всего способствует приближению удобного случая. Обещайте мне терпеливо и без гнева дожидаться его,

— Я обещаю вам это, господин профессор, — ответил Нед Ленд не очень уверенным голосом. — Вы не услышите от меня ни одного грубого слова, не увидите ни одного резкого жеста, даже если кушанье не будет подаваться нам со всей желаемой аккуратностью.

— Помните же ваше слово, Нед, — ответил я канадцу. Разговор па этом прекратился, и каждый из нас отдался своим мыслям. Должен сознаться, что, несмотря на все уверения гарпунщика, я не обольщал себя никакими надеждами. Я не верил в счастливую случайность, о которой говорил Нед Ленд. Несомненно, подводное судно имело многочисленный экипаж, и, следовательно, в случае борьбы нам пришлось бы столкнуться с очень сильным противником.

Впрочем, для того чтобы привести в исполнение план Неда Ленда, нам прежде всего нужна была свобода, а мы были пленниками. Я не представлял себе, каким образом мы освободимся из этой железной, герметически закупоренной клетки. Ведь если странный капитан подводного судна хранит какую-то тайну, — а это казалось весьма вероятным, — то ясно, что он не позволит нам беспрепятственно ходить по своему судну.

Нельзя было предвидеть, как он поступит с нами: пожелает ли он немедленно избавиться от нас или, продержав нас взаперти много лет, высадит на какой-нибудь необитаемый клочок земли. Мы находились всецело в его власти, и все эти предположения казались мне очень правдоподобными. Надо было обладать характером Неда Ленда, чтобы надеяться завоевать свободу при таких условиях. Я понимал, впрочем, что чем больше Нед Ленд будет размышлять, тем больше он будет раздражаться. Я чувствовал уже, что в его глотке застряли проклятия, и видел, что его жесты становятся все более угрожающими. Он бегал взад и вперед, как дикий зверь по клетке, и колотил в стены ногами и кулаками.

Между тем время шло, голод жестоко давал о себе знать, а стюард все не показывался. Это невнимание к потерпевшим крушение не предвещало ничего хорошего.

Неда Ленда мучили спазмы голода, и он все больше и больше выходил из себя. Несмотря на его обещание сдерживать свои порывы, я опасался настоящего взрыва с его стороны при появлении кого-нибудь из команды.

В продолжение следующих двух часов гнев Неда Ленда все время нарастал. Канадец звал, кричал, но тщетно: железные стены были глухи. Я не слышал ни малейшего шума в глубине этого судна, которое казалось мертвым. Оно стояло на месте, иначе мы чувствовали бы дрожание корпуса от вращения винта. Погруженное в водную бездну, оно не принадлежало более земле. Эта гробовая тишина была ужасна.

Я боялся и думать о том, сколько времени может продлиться наше заключение в этой железной клетке.

Надежды, возникшие было у меня после свидания с капитаном судна, мало-помалу исчезли. Ласковый взгляд, открытое; выражение лица, благородство осанки — все стерлось из моей памяти. Я представлял себе этого загадочного человека таким, каким он, очевидно, был, — жестоким и безжалостным. Я представил себе его стоящим выше человечности, недоступным, чувству жалости, непримиримым врагом людей, которым он поклялся в вечной ненависти.

Но неужели этот человек даст нам погибнуть от истощения в тесной тюрьме, во власти соблазнов, на которые толкает голод? Эта страшная мысль всецело завладела моим умом. Ужас охватил меня. Консель оставался спокоен, Нед распалился все больше и больше.

В это мгновение за стеной послышался шум. Звуки шагов отдавались в металлических плитах. Засовы заскрипели. Дверь открылась, и появился стюард.

Прежде чем я успел помешать ему, канадец бросился на этого несчастного, повалил его на пол и схватил за горло, Стюард задыхался в его могучих руках.

Консель пытался вырвать из рук гарпунщика его жертву, я собрался уже помочь ему, как вдруг был пригвожден к месту словами, произнесенными по-французски:

— Успокойтесь, Ленд, и вы, господин профессор! Выслушайте меня!

Это говорил капитан корабля.

Нед Ленд мгновенно вскочил. Стюард, чуть живой, шатаясь, вышел из каюты по знаку своего хозяина. И такова была власть капитана, что человек этот ни единым жестом не проявил ненависти, которую, несомненно, должен был питать к канадцу. Я и Консель в изумлении ожидали развязки этой сцены.

Капитан, скрестив руки на груди, смотрел на нас с глубоким вниманием. Может быть, он не решался говорить? Или он жалел о произнесенных по-французски словах? Это было весьма вероятно.

Прошло несколько секунд в молчании, которое никто из нас не решился нарушить.

— Господа, — сказал, наконец, капитан, — я одинаково свободно говорю по-французски, по-английски, по-немецки и по-латыни. Следовательно, я мог ответить вам при первой же кашей встрече. Но мне хотелось сперва приглядеться к вам, поразмыслить. Все вы порознь рассказали мне о себе одно и то же — это совершенно убедило меня в том, что вы и есть те люди, за которых себя выдаете. Я знаю теперь, что случай свел меня с господином Пьером Аронаксом, профессором естественной истории Парижского музея, отправленным за границу с научной миссией, Конселем, его слугой, и с канадцем Недом Лендом, гарпунщиком с фрегата «Авраам Линкольн», входящего в состав военного флота Соединенных штатов Америки.