же быстро спущенными американскими миллионами. (Спустя годы о ней писали газеты в связи с полумиллионной кражей драгоценностей, которую долгое время не могли раскрыть.)

И вот эта куколка в моей квартире. Миниатюрная блондинка лет на пятнадцать моложе меня, голубые глаза, розовое детское личико, под окном ее автомобиль – чудо техники. Только что от парикмахера, массажиста и портнихи. Я сидел за столом, а она вертелась передо мной, демонстрируя обворожительные стати.

Не мог бы я оторваться от рукописи и с ней поговорить? Она только что из Торонто, бог весть откуда, и у нее ко мне «дельце». Чтобы доставить ей удовольствие, я перешел в соседнюю комнату и сел на стул, она же, даже не подумав спросить разрешения, сбросила на пол с дивана несколько подушек и, широко улыбаясь и не спуская с меня глаз, улеглась на них, положив ногу на ногу.

Ослепительные солнечные лучи падали на ее золотистые волосы и личико, на обтянутые шелком, открытые до колен изящные ножки, на туфли-лодочки и подвязки. Обвешанная драгоценностями куколка, иначе не скажешь.

Она, по ее словам, не только богата и пользуется успехом, но вдобавок разведена и владеет яхтой. Эдакая Антигона, что живет между 23-й улицей и Ист-Ривер. В сентябре и октябре собирается на яхте в Грецию, зимой – путешествовать по Нилу. Не составлю ли я ей компанию? Огромные голубые глаза призывно сверкают, густо накрашенный ротик расплывается в обворожительной улыбке.

– Но ведь я вижу вас первый раз в жизни, – сказал я.

– Зато я вас видела, и не раз. И читала ваши книги. Что ж, я вас понимаю. Вы мне не верите? Вам недостаточно на меня посмотреть?

– Нет, отчего же, верю. Верю до известной степени. Но Греция? Боже милостивый, я ведь только на середине книги!

– Но вы же можете творить и на яхте, разве нет? Там все будет в вашем распоряжении.

Экая простодушная куколка из Торонто, подумал я. И ответил:

– Превосходно! Когда вы вот так лежите на подушках, вы неподражаемы. Но неужели вы не понимаете, как мне непросто решиться на ваше предложение? Не предупредив заранее, вы являетесь ко мне – и я должен плыть с вами в Грецию! А как быть с моей здешней жизнью? С моими связями? Привязанностями? Может же у меня быть кто-то, к кому я неравнодушен? Как мне поступить?

– В самом деле? У вас кто-то есть? Правда?

– Почему бы и нет? Вы что же, думаете, я не способен никем увлечься?

– Конечно, можете! Безусловно! Но вы производите впечатление такого свободного человека. Да и в ваших книгах, мне казалось…

– В моих книгах я всегда свободен. Свободен и одинок, предоставлен самому себе. Должен же у меня кто-то быть. Кроме того, я писатель и этим зарабатываю на жизнь. Поэтому моя работа, хотите верьте, хотите нет, для меня главное!

Я улыбнулся, когда она положила голову мне на колени.

– И тем не менее я могла бы сделать для вас не меньше любой другой, а может, и больше. Чем я хуже других?

Прелестная… умная… яхта. Я погладил ее по руке.

– Послушайте, у меня есть важные дела, есть связи, которые не так-то легко порвать. – Она сникла. – Но если вы пробудете здесь еще несколько месяцев, то очень может быть…

– Несколько месяцев? Тоже скажете! Думаете, у меня своих дел нет? – В ее голосе послышались ледяные нотки.

– Но, моя дорогая, вы ведь даже мне не написали, – стал убеждать ее я. – Свалились, как снег на голову, жарким июльским днем… право же…

– Я знаю, – сказала она и вдруг сделалась совершенно серьезной. – Какая же я дура. Но понимаете, я читала ваши книги. Сама не знаю… Я подумала: а что, если…

– Да, понимаю, – сказал я. – Но ведь мы можем быть друзьями, не правда ли?

– О да, конечно.

Она встала, как будто с облегчением. Очередное поражение, еще одна несбывшаяся мечта. Как же причудливо устроено человеческое сердце, подумал я. Кому по силам объяснить его причуды, взывать к нему? С какой-то неудержимой грустью я проводил ее глазами. А все это моя распрекрасная работа, будь она неладна! Кому-то мои книги, однако ж, пришлись по душе. Такой шанс, как этот, может постучаться в мою дверь, войти – а потом бесследно исчезнуть.

Когда мне теперь представится возможность поплыть на яхте в Грецию? В этот погожий летний день из-за чего-то, что я написал, возникает невесть откуда эта женщина, а с ней яхта, путешествие в Грецию и в Египет. Я же, словно все это какой-то пустяк, от нее, не задумавшись, отмахнулся. Я чуть было не ущипнул себя, чтобы убедиться, что все это мне не приснилось. Да нет, вот моя студия на первом этаже, напротив конюшни, стою в гостиной (а всему виной моя неисправимая гордыня или, если хотите, непомерное тщеславие).

И не она одна! Есть ведь и другие, много других. Где-то здесь моя записная книжка, куда я записываю, что со мной происходит день за днем. Моя жизнь представлялась мне такой странной.

Зачем же мне еще одна? Подобных предложений было у меня сколько угодно – реальных и выдуманных, состоявшихся или только намечаемых; предложений, исходивших от меня и от моих подруг, чьи имена и внешность мне теперь и не вспомнить.

И вместе с тем в этом калейдоскопе событий и увлечений чувства мои к Аглае оставались неизменно сильными, она вызывала у меня восхищение, граничившее с любовью. Иной раз она довольствовалась общением, что называется, на бегу. Дней, когда мы встречались урывками, на час-другой, лишь бы ненадолго быть вместе, было наперечет. Каких только усилий она не прикладывала для встречи со мной! Помню, как однажды, поссорившись сразу с тремя подругами, измучившись от нескончаемых телефонных звонков, телеграмм и писем, обидных, горьких, своенравных, отчего можно было сойти с ума, я все бросил и поспешил к ней, стал ее разыскивать. По всей вероятности, она была в Стоуни-Коув – я позвонил и услышал в трубке ее вкрадчивый голосок.

– Могу приехать? – спросил я.

– Конечно, почему бы и нет. Останешься на выходные?

– Да.

– Как же я рада. Замечательно! – И она принялась планировать, что мы будем делать.

И я отправился в Стоуни-Коув. Последний раз я видел ее несколько недель назад. Стоя рядом с ней на веранде, откуда открывался прекрасный вид на раскинувшееся внизу поле и редкий лес за ним, я размышлял вслух о моих горестях.

– Черт возьми! Как мне быть? Что делать?

И Аглая, склонившись ко мне, прошептала:

– В чем дело, любимый? Они на тебя