– Аглая, ты ведьма.

– А то я не знаю. У тебя какие-то неурядицы, любимый? Я же чувствую.

– Да, неурядицы, – вынужден был признать я.

– Не беспокойся, никто из них не страдает так, как я. И если я справлюсь со своими страданиями, то справятся и они. Не бойся, они тебя не бросят, поверь. И я даже не хочу, чтобы они тебя бросили, раз тебе с ними хорошо.

И поскольку никого рядом не было, она наклонилась и поцеловала меня в лоб, а я пожал ей руку. Она разогнала нависшие надо мной тучи.

Где мы только с ней в те дни не встречались! В моей квартире, в отелях, в придорожных гостиницах, в экзотических, хотя и довольно сомнительных, ресторанах. И от нее всегда исходила истинная, незапятнанная, страстная любовь – любовь, доходящая до экстаза.

Однажды она уехала на целый год: побывала в России, Италии, Франции, Германии. Уехала с родителями – поправить здоровье матери. Сколько же писем получил я от нее за этот год! И телеграмм! Письма, фотографии, стихи, признания в любви. «Ах, мой любимый, как жаль, что тебя нет со мной! Как здесь красиво!» Помню, как однажды, только Аглая вернулась из Европы, она пришла ко мне и обнаружила у меня другую женщину.

Разумеется, в тот день я Аглаю не ждал. И хотя мне не следовало ее впускать, я все же открыл ей дверь в надежде, что она все поймет, уйдет, и мы встретимся вечером за ужином. Но, к сожалению, на стуле в холле лежали женская шляпка, пальто, сумочка и перчатки, на которые я не обратил внимания, а она заметила сразу и расплакалась.

– Аглая, почему ты плачешь? Что с тобой, любимая?

– Неважно. Лучше б я не приходила.

– Ты решила, что у меня кто-то есть?

– Решила? – И она показала на стул.

Пришлось во всем признаться, но упреков не последовало.

– Давай встретимся в шесть или в семь, хорошо? – только и сказала она. – А то сейчас мне не по себе. Как же глупо, что я пришла. Говорила же себе: не ходи. – И с этими словами она, нахмурившись, вышла за дверь.

Вот как вкратце обстояло дело. Я попытался набросать образ Аглаи и ее отношение к жизни. Но как? Человеческий характер столь же переменчив и непредсказуем, как море. Читатель может подумать, например, что Аглая бесхарактерна, не способна сердиться, постоять за себя.

И в то же самое время вот вам впечатляющий пример ее вспыльчивости, обидчивости. Однажды летним вечером мы решили отправиться в Гринвич-Виллидж на фиесту.

Проходила фиеста в Вашингтон-Мьюз. Праздник был в полном разгаре: флаги, яркие фонари, уличные музыканты в костюмах Пьеро и Пьеретты, киоски, цыганские гадалки, а на импровизированных балконах еда и выпивка. Некоторое время мы с Аглаей бродили по улицам и, наконец, решили сесть в одном из ресторанчиков на балконе.

Напротив нас сидели две девицы – как видно, ждали своих ухажеров. Были они немного моложе Аглаи – живые соблазнительные красотки. Как и все молодые девушки, они вертелись во все стороны, чтобы произвести впечатление. Я изучил их без особого интереса: в тот вечер для меня не было никого прелестнее Аглаи в бело-синем шелковом платье с оборками и в соломенной шляпке набекрень с голубым цветком, вдетым в тулью.

Когда мы пробирались в толпе в ресторан, я сказал ей, как она хороша. Стоило нам, однако, подняться на балкон, где сидели эти две девицы, которых я окинул более чем равнодушным взглядом, как Аглая вдруг побледнела, в ее кротком взоре сверкнул, точно молния, гнев, она отодвинула стул и встала.

– Аглая!

– Я здесь не останусь!

И с этими словами она бросилась бежать вниз по лестнице, я – за ней. На улице я догнал ее и схватил за руку.

– Дорогая, что с тобой? Ради бога, что случилось? Послушай, куда ты? Объясни! Скажи хоть слово! Не убегай, что я сделал? Скажи, что я такого сделал?

– Ах, не разговаривай со мной, пожалуйста! Оставь меня в покое, понятно? Отпусти меня, слышишь? – И она сбросила мою руку, которой я с такой нежностью ее обнимал. – Я все видела, я еду домой, и все!

– Что ты видела? Где? Ты что, с ума сошла? Или это я помешался? Смотреть на тебя было такое наслаждение. Нет, правда, я ничего не понимаю. Пожалуйста, пожалуйста, объясни же, что случилось. Приди, наконец, в себя.

– Я тебя неплохо изучила. – Она сверкнула глазами. – Надо же было привести меня в ресторан, где тебя все знают. Я с ним сижу, а он всем кругом расточает улыбки! Боже, как же я иногда тебя ненавижу! Да, ненавижу!

– Аглая!

– Не обращайся ко мне! Ты бессердечный, недобрый человек. Только о себе и думаешь. Не разговаривай со мной! Отпусти меня! Я хочу уйти. Больше я сюда никогда не вернусь. Никогда, слышишь!

– Аглая, ради бога! О ком ты говоришь? Об этих двух девицах на балконе? Боже, какой вздор! Клянусь, я посмотрел на них мельком, не больше одного-двух раз. О том же, чтобы с ними заигрывать…

– Не лги! Не смей лгать! Я все видела. У меня что, глаз нет?

– Любимая, прошу тебя! Умоляю, выслушай меня, я говорю чистую правду.

– Это ты-то говоришь чистую правду? Не смеши меня!

Последовало долгое выяснение отношений, и кончилось тем, что разозлился и я тоже. Потом – слезы. Когда она сидела в такси в моих объятиях, мне, в конце концов, удалось убедить ее, что я ее люблю, и я был прощен – прощен за то, чего не делал. А ведь не раз бывало, с радостью вспомнил я, что заслуживал упреки похуже, но выходил сухим из воды.

Подумать только! После всего, что я натворил в прошлом, – и вызвать такой гнев, ни в чем не провинившись. Бывало, не сделаешь ей ничего плохого, а она даже на тебя не посмотрит, не улыбнется. Полагаю, что и теперь, хотя прошло столько времени, в глазах Аглаи я преступник. Смех да и только! Поразительно! Повесьте меня, если я говорю неправду.

А ведь я не сделал ничего дурного, разве что машинально улыбнулся владельцу ресторана и официантам, стоявшим за открытой дверью, за спиной этих двух девиц. Иного объяснения у меня нет. Но разве можно меня за это винить? Провидению, судьбе ничего не стоит вздернуть вас на виселице за то, чего вы не делали!

И еще два-три похожих случая. Наступил день, когда я уехал из Нью-Йорка. В мое