Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Движения хаотичные, но повторяются из раза в раз с одним и тем же набором слов, точно у заведенной куклы. Взмах, хлопок, смех, крики, обращенные к матери. Что она использовала? Клей? Героин? Крэк? Смотреть вены у меня нет времени, особенно когда я ощущаю слабость в мышцах. Сегодняшние занятия на полотнах выбили из меня весь дух, поэтому стоило поторопиться на берег. Мне даже удается уговорить Машку проплыть несколько метров, но затем ее накрывает, и она неожиданно принимается вырываться из моих рук, крича точно дикая:
— Нет!! Убери свои лапы! Ненавижу тебя! Мама!!
Короткие ногти царапают кожу до крови. Городецкая бьет руками, куда достает, с такой силой, что на секунду выбивает из меня остатки дыхание. Краем глаза, откашливаясь, замечаю пару парней, спешащих в нашу сторону. Я бы порадовался помощи, однако нет ни времени, ни сил. Все уходит на то, чтобы удержать Машку от возможности навредить себе.
Удар затылком мне по лицу разбивает мне губу до крови. Боль в переносице, но благо все цело. Едва не выбивает зубы, но я успеваю удержать ее за шею, пока еще двое ребят хватают ее за ноги, помогая тащить эту чокнутую к берегу. Под моими пальцами так бешено стучит ее сердце, а в голове у меня царит паника, что я не осознаю, в какой момент Маша обмякает и внезапно становится очень тихой.
— Кажись, все, успокоилась, — бормочет один из мужиков, стоя по колено в воду и удерживая одну ногу Маши за щиколотку. Кроме трусов, на ней ничего больше нет. Только всем плевать: такой концерт у любого отобьет всякое желание.
— Что? — хрипло задаю вопрос, осознавая смысл сказанного. Убираю захват, пытаясь дрожащей рукой нащупать пульс на шее.
Сука! Пусть это окажется просто обмороком!
— Вроде сознание потеряла. Слышь, Лех, скорую давай вызовем и ментов. Эй, парень, идти можешь? Выглядишь паршиво, ну и кошка дикая… — говорит второй, тот, что покрепче и в костюме. Где-то там, на берегу, видимо, бегает его супруга, потому что он поворачивается и кричит:
— Галь, в скорую позвони!
— Нет, нет, нет… — дышу через раз, придерживая Городецкую и хлопая по щекам. Приступ такой внезапный, а может, я просто его пропустил. Ее подбрасывает, а рот наполняется рвотой с пеной, отчего парни резко отскакивают.
— Сука! Че с ней?
— Эй, она жива? Надо помощь, тут есть врач?!
Передоз для наркомана — это шаг в никуда. Свою границу Маша нарушила быстро, без какого-либо сожаления и помощи. Мое сердце колотится, будто готово выскочить из груди вместе с ошметками кожи и мяса. Я даже не понимаю, когда успеваю добежать до берега с ней на руках, укладывая на траву и резко переворачивая, дабы не захлебнулась. Все звуки вокруг становятся не важны, они больше не имеют никакого значения. Сидя на коленях перед тощей молодой наркоманкой, чье тщедушное тело содрогается в рвотных спазмах, уже не понимаю ни слова из того, что кричат люди.
Ахают женщины, плачут дети, восторгаются подростки, а взрослые мужики в ужасе стоят и бездействуют. И я их понимаю, ведь сам сижу и просто смотрю на то, как она умирает. Медленно, с каждым рваным вздохом, короткая человеческая жизнь гаснет в какие-то миллисекунды.
— Господи, что с ней?
— Может, наркоша? Вы вызвали скорую?
— Да пусть сдохнет уже! Посмотрите на нее, это же ужас просто!
Посторонний шум достигает пика моего терпения в тот момент, когда Маша неожиданно замирает и перестает дышать. Мир будто замер, а лица вокруг слились в одну массу. Я чувствую прикосновение к плечу, и тот самый мужик в костюме выдыхает:
— Эй, с ней все в порядке?
— Геночка, отойди, вдруг она опасна! — возмущается его жена, и ее противный тонкий голосок, будто скрежет по стеклу, режет уши.
— Заткнитесь! — я ору до боли в связках и груди. Мое сознание разделяется на две части: одна наблюдает, вторая отвечает за моторику и действия.
Уложить на ровную поверхность, очистив ротовую полость пальцами, затем подложить что-нибудь под голову. Все эти действия выполняю чисто механически. Одна из маленьких девочек протягивает мне свой розовый рюкзак и смотрит внимательным взглядом, стоит мне рявкнуть стоящим людям, чтобы принесли что-нибудь подходящее.
В ее больших глазах читается страх, но смелости больше, чем у половины взрослых.
— Спасибо, — выдыхаю, хватая лямки мокрыми пальцами. Благо он почти пустой и легкий, но подходит идеально.
Я слышу, как звонят в скорую, запрокидывая немного Машкину голову и выдвигая ей нижнюю челюсть.
Щелкает в мозгу мысль: я не успею. Не смогу догнать ее, Маша где-то далеко впереди. Зову, кричу, но она меня не слышит и даже не оборачивается.
Один вдох через пять толчков.
Не умирай. Не у меня на руках. Нашла время и место. Сама же меня звала придурком, который не ценит людей. Серьезно, что ли? Потом на небесном суде стыдно будет. Буду на могилу к тебе ходить и плевать в твою фотографию.
Дура, идиотка, кретинка.
Кто делает выбор в пользу смерти? Ненавижу тебя, эгоистка Маша. Мне потом с этим жить, а у меня в душе и так целое кладбище.
С моих волос капли падают на бледную кожу, разбиваясь на мелкие частички. В ту секунду, когда Маша делает вдох, я будто отмираю. Звуки возвращаются, рядом уже не я один в темноте, а с десяток-другой тех, кто помогает. Трясут ее, не дают вновь заснуть. Укрывают одеждой, и мне на плечо тоже падает плед. Незнакомая женщина укутывает меня, а позади нее стоит та самая девочка с розовым рюкзаком.
— Сейчас приедут врачи. Не волнуйся, — шепчет она в ухо, поглаживая мои волосы.
Меня знобит, трясет так, что зубы стучат друг об друга. Ледяными пальцами сжимаю мягкую ткань и сквозь мутную влагу на глазах наблюдаю за бегущей бригадой скорой помощи. Я с трудом поднимаюсь на ноги, и плед падает к ногам. В панике никто не замечает моего ухода, все заняты пострадавшей. Мне же нужно уйти, сбежать подальше, потому что с осознанием произошедшего возвращается паника и накатывает старая добрая истерика, от которой меня бросает из края в край. Ноги сами переходят на бег в сторону выхода из парка, спеша быстрее покинуть чертово место.
Проносятся мимо деревья и люди, затем звуки улицы сваливаются на голову. В ушах долбит, звенит, а от взглядов в свою сторону просто бегу к дому Тима. Изнутри что-то поднимается на волю: черное и опасное, чем можно насмерть захлебнуться. Грязная липкая жижа из воспоминаний, затаенной боли, обид — именно с ней я пробегаю на красный, игнорируя звуки клаксонов и возмущенные вопли водителей. А затем пересекаю улицу, добравшись до точки исхода.
Кто-то внутри меня жмет кнопку «Пуск». Я вижу Тимура Волкова прямо на лавочке во дворе его дома подле какой-то длинноногой девицы, чью руку он сжимает с щенячьим восторгом.
— Ой! — вздыхает блондинка, дернувшись, стоит мне подойти ближе. Волков оборачивается, делая круглые глаза и ошарашенно осматривает меня, выдыхая: