шляпы, он заходил в воду. И выходил из воды: с виду — «морской котик», потерявший все свое снаряжение, но выполнивший задание…На берегу он цеплял на пояс грозные кожаные ножны (там помещался испанский, по его словам, нож: он им резал пополам всякие курортные угощения, делясь с дамой).

Он вообще любил компании: на пикниках недрогнувшей рукой подбирал последний пирожок, вздыхал — и глядел, чтобы я съедал его полностью. Ценил его жертву!

Как опекун, он не доставлял хлопот. Наведывался в основном к праздникам: государственным (с неизбежной книжкой «по возрасту») или светским (со сладкой выпечкой). Блудил он только с незамужними (обидчивый муж как-то намял ему бока). Но наши Родители все-равно наделяли его высокой моралью, за что, собственно, он и был приглашен в надзиратели.

Внеочередной вызов испугал дядю Жору. Он так быстро вбежал в дом и захлопнул двери, будто за ним гнались. Сначала они с Машкой о чем-то долго шептались на кухне; потом сестрица независимо просквозила мимо меня к подоконнику (ну чтоб свалить в случае чего, ага!..), а сам дядя Жора (с не пустыми руками, кстати) несколько раздраженно оседлал свободный стул — и развернул его спинкой ко мне.

А я сидел там же, где и жил: в домашней коляске, где «руль» — это колеса.

Я ждал… Пусть сам выпендривается (на том языке, который — как полагают многие взрослые, только и доступен убогому юношеству).

— Держись, парень! — Приказал я своему карманчику. — Сейчас будет ток-шоу: «Слепой среди глухих».

— Зачем ты так, Кузнец? — Бросился в бой дядя Жора.

Его выпуклые глаза «профессинально» надвинулись на меня, сверля в самые зрачки. Великий психиатр, да…

— Случайно пробегал… — (здесь даже Машка дернулась…). — Куча дел, просто — термитник! Ты же знаешь, кто я сейчас? (Ага, весь город гудит…) Поверишь: не хотел браться, братан! И он раскрыл лепестками ладони: «ну не хотел!»…Отбивался, как мог. А тут — жара, стройка, помосты, русалки, реквизит — да еще эта раковина…

— Раковина?

— Ну — ты же знаешь этого полоумного Дикусю? Тот, который днем фотографирует, а по ночам по ушам ездит своими стихами…Так он, подлец, в такой огромной раковине живет, которая мне позарез нужна: для праздничного шествия. Еле выгнал: хозяин приказал: все, что на пляже — бери спокойно. Так я с этим дураком сцепился: пришлось охрану звать! У меня карнавал на носу, а он: знать ничего не хочу: мое жилье, мои права…А ты — как: ты прочитал мою книгу? — Вдруг перешел он поближе к теме.

_ «Над пропастью?..». Ну, поржал,

Он сразу закипел:

— Объяснитесь, юноша. Что забавного в этом поучительном романе?

— Слышь, насекомец! — Я царапнул край карманчика. — Вот ты стоишь над обрывом…Да не пищи: это условно, понарошку значит…Откуда я знаю, где обрыв? Известно, что там какой-то «специалист» рожь посеял…Она выросла, и теперь там, между колосьями, бродят твои дети…Ладно: инфанты после третьей линьки…И вот ползут эти глупые букашки к самому обрыву…Скажи: в чем заключается твоя миссия?

Карманчик зашевелился, клапан — отброше, и на свет выглянули две замечательные антенны. Усики! Следом показался и весь мой «таинственный» для гостя собеседник.

Дядя Жора напрягся. Выпученные его глаза даже крепко сморгнули (это когда Гошка раскланялся).

«Это серьезная тема, человек…Я имею в виду — мою миссию.»

— А мы тут — не о тебе. Ты вообще — сейчас над обрывом, понял?.. А твои…ладно — пусть чужие! дети лезут к обрыву. Ну — заигрались там…

«Даже самая бестолковая мамаша не устроит кладку в опасном месте.»

— Что бы ты сделал, чтобы спасти малых, ну?

Под дядей Жорой уже прыгал стул.

— Чувак! — Вклинился он, вспомнив свою молодость. — Я правильно понял: ты говоришь с букашкой?

Вместо ответа я подставил ладонь, куда и переместился счастливый Гошка.

— Я говорю с тем, кто меня слышит. Только и всего.

Тут и Машка подвернулась.

— Я вас предупреждала, дядя Жора!

И опекун согласно и важно кивнул: он помнит. Но он здесь — единственный взрослый. И он — решает.

«Обрыв — это не самая большая опасность», застрекотал Гошка с незнакомой мне ранее учительской интонацией. «Куда опаснее место, где родилось и, главное, где и кем воспитывается это потомство… Я — сам хищник. Я знаю, сколько вокруг врагов. А ведь здесь — поле! Птицы. Это — первый враг…

Но тут раздался страшный скрип заскакавшего ко мне стула. Глаза нашего опекуна фанатично мерцали: как у охотника, загнавшего — казалось бы! упущенную добычу.

Но меня больше интересовало мнение «малой фауны»:

— Эй! Ты собираешься спасать ту галдящую над пропастью ораву?

«Это где все — понарошку? …Понарошку — невкусно.»

— То есть?

«А ты вывези меня на этот обрыв!.. Я их сразу — «сжую напрочь…». На плантациях возле Скорпиона станут корячиться!»

— Дети???

«С ума спрыгнул… Конечно, родители.»

— А они здесь причем?

«А при том, что у хороших родителей — другие проблемы… Вот что у тебя, к примеру, на дне пропасти?»

— Да какая тебе разница?

«Мне — ни какая. Но зачем-то ОНИ — бегут, уходят (тут он, пожалуй, даже вздохнул) — и улетают. Толку их ловить над пропастью, если эта пропасть — сама ЖИЗНЬ.? Этак они никогда на крыло не встанут».

— Постой! — Я даже руками замахал (к вящему интересу пана Георгия). — Ты — что, будешь спокойно смотреть, как они — гибнут?

«А почему должны гибнуть ВСЕ?.Кто-то из них станет великим путешественником (может даже, завоевателем!);кто-то научится вправлять суставы (как твой достопочтенный Родитель№ 2); кто-то опишет закаты и скорби, а кто-то натянет первые струны… Там найдутся и те, кто научился строить — и начнут строить…А самый ТИХИЙ — из тех, кто рискнул, придумает БЕЗОПАСНЫЙ СПУСК. Для остальных. Вот эти, остальные, и объявят его сумасшедшим…»

— Сумасшедшим?.. — Я даже привстал, целясь в опекуна взглядом. — Дядя Жора, вот вы скажите мне, лоботрясу (я постучал по обложке, где были скалы, поле и — растопыренная пятерня. — Вы себя кем-то здесь ощущаете?

Он как-то беспомощно оглянулся на уже заскучавшую Машку. Но потом решительно тряхнул головой.

— Конечно, Холденом, мой мальчик! Но — послушай: если ты — на колесах, это еще ничего не значит…Понимаешь: совсем ничего не значит!

…Ну да: «бедный мальчик на колесах…». На КОЛЕСАХ, вы слышите, ЛЮ-Ю-ЮДИ?.. Добро бы это почтальонка говорила или, скажем, хозяйка кота Челюскина, как ее там — Мелания! Но человек, претендующий на роль отца духовного (как он вещал о себе? «Незаконнорожденный сын Европы…»?).

И уныло — торжественным голосом я пропел алллилуйю:

— Поздравляю… Ваша мечта сбылась — вы на него похожи!

— Поясни!

— Вы