У Лизы, как правильно считала Вера Николаевна, не было друзей и подруг. Выбежав из дому, Лиза поняла, что идти ей некуда, но какое-то время было все равно – нельзя было останавливаться. Она бежала не разбирая дороги, чтобы просто бежать. Почтовый ящик внутри сжимался, не давая дышать. Какое-то время она не чувствовала усиливающегося мороза и ветра. Быстро темнело, а в карманах не было ни копейки, сумку и кошелек она оставила дома. Лиза решила идти вдоль трамвайных путей по направлению к старой квартире. Соседка Валька казалась единственной надеждой на спасение. Валентина долго не открывала, а потом, просунув нос в небольшую щель над дверной цепочкой, не могла понять, что Лизе надо. Постепенно до нее стало доходить, что Лиза ушла из дому, что просит пожить, что денег у нее нет и «чебурашку» не принесла. Выслушав все это, Валька выматерилась и захлопнула дверь. Лиза опустилась на корточки, опершись спиной о косяк. Сил у нее не было. Ледяная корка на волосах начала оттаивать. Она как сквозь туман слышала, что за дверью ругается Валька, что над головой протекает труба и вода стучит о железную крышку почтового ящика. В ящике становится теплее.

Валентина прислушалась – ушла Лизка или нет. Ничего не расслышав, отворила дверь. Лиза ввалилась спиной в смердящее тепло квартиры. Она была без сознания. Валентина приложила ухо к ее груди, легонько побила по щекам, подергала за нос, – девочка не приходила в себя.

– От же ж, падлюка! – сплюнула Валька. – И на что оно мне! Так, надо ей дать выпить для согреву. Сейчас все снимем мокрое. А заледенела-то как! Чистый труп. О, глаза открыла! Хорошо. Пей давай…

И Валентина влила в Лизин рот полстакана водки. Она заставила Лизу раздеться и набросила на нее засаленный махровый халат. После водки нагрела чайку, покромсала хлеба и колбаски. Выпила, закусила и подобрела. Она слушала сбивчивый рассказ Лизы о матери и ее любовнике, о старой профессорше в консерватории, о новом – чужом – рояле и неуютной квартире, кивала, поругивалась и никак не могла вспомнить, куда записала Веркин телефон. Когда Лизу сморило и она заснула прямо у стола, Валентина порылась в ящиках, пошарила за телевизором и на холодильнике, но, ничего не найдя, отправилась спать. Решила, что утром сама отведет Лизку к Вере.

В тот момент как Лиза выскочила из дому, Вера Николаевна поняла, что из нее самой тоже может выскочить жизнь. Она не ошибалась, только это произошло не сразу. Сразу был зачат страх – мерзкий, мутный, сжимающий горло и давящий на сердце. Она плохо соображала и только краем сознания улавливала, что Алексей звонит в милицию, требует к телефону начальство и приказывает начать поиск. Несколько раз Вера выскакивала на улицу и бежала то в парк, то на трамвайную остановку. Они с Алексеем Петровичем съездили в консерваторию, но там сказали, что Лиза как ушла до обеда, так больше не появлялась. Мало кто понимал о ком, собственно, идет речь, поскольку Лиза ни с кем не дружила. Обещали, если появится, обязательно сообщить. У Веры мелькнула мысль сходить на старую квартиру, но Алексей Петрович отговорил, сказал, что дом уже расселен, осталась в нем только одна живая душа – их соседка-алкоголичка, которую никак не могут оттуда выкурить, но на днях, если сама не уйдет, ее оттуда просто вынесут. Вера знала, что Валентина скорее сдохнет, чем пустит Лизку к себе.

Вечером разыгрался настоящий буран – с неба сыпалась ледяная крошка, отяжелевшие деревья ломались, обрывая провода и погружая город в кромешную тьму. Всю ночь Вера металась по квартире и требовала, чтобы Алексей звонил в милицию каждые полчаса. Они обзванивали больницы и морги, но похожей по описанию девочки там не значилось. Наряды милиции были посланы прочесывать вокзалы, но и там Лизу не нашли. Вере становилось все страшнее. Иногда проскакивала дикая мысль, что любая определенность, даже чудовищная, вроде сообщения из больницы или даже морга, лучше глухой неопределенности. К утру она, окончательно измотавшись, коротко заснула, после каких-то капель, которые ей накапал на сахар Алеша. Во сне увидела, что за ней прислали лодку, у которой нет весел. Лодка крутится у берега, не в состоянии отплыть, но Лиза и Алексей, стоящие неподалеку, выталкивают ее в открытое море. Вера уплывает – и ей так хорошо! Она им машет, они посылают воздушные поцелуи, все счастливы.

Едва выпутавшись из сна, мозг Веры Николаевны уже сигналил: «Лиза, где она?» Вера похолодела – как могла заснуть! Надо бежать, искать! Всю ночь ее доченька где-то страдала: выскочила в одном пальтишке – без шапки, без перчаток. Замерзла, а если не замерзла, то значит – погибла. Ее могли изнасиловать, убить. Господи, умоляю, я не вынесу этого! Лучше забери меня!

Она вздрогнула от громкого рыкающего храпа, который раздавался со стороны кресла. В нем, развалившись, спал Алексей Петрович. Лицо его обвисло, и в полумраке занимающегося утра стало синюшным. Изо рта протекла слюна. Вера вдруг отчетливо поняла, кто виноват во всем случившемся. Да, именно он – ее любовник Алексей Петрович Буравчик, большой начальник и пройдоха. Виноват с самого начала. Какая, к черту, любовь – общее одиночество! Разница только в том, что она в одиночку дочь поднимала, а он от одиночества на сторону косил. Кто больше виноват? Конечно, он. Ему удовольствие подавай, а ей думай, чем завтра платить за уроки, ноты, пластинки, концерты… Если бы не он, то Лизка бы не сорвалась. Жили же как-то без всего этого – и ничего. В конце концов, кто ей дороже – дочь или этот кобель?! Вера наклонилась над спящим Петровичем и заорала ему в ухо: «Встать, быстро! Пошел вон!» Одуревший от тяжелого сна Алексей Петрович не сразу сообразил, чего от него хотят. Он скороговоркой бубнил: «Верунчик, успокойся, сейчас, сейчас… Пойдем, позвоним… Найдем Лизоньку, не плачь… Все будет хорошо». А когда понял, что она его гонит, сначала удивился, а потом очень обиделся. Он тяжело, с отдышкой обувался, долго не попадая ногой в ботинок, не мог найти портфель, шапку, шарф. Долго стоял на пороге, в надежде, что Вера выйдет из комнаты и хоть слово скажет, но так и не дождался. Спускался по лестнице, не видя, куда ступает, – слезы щипали глаза. Происходило что-то непонятное и необъяснимое. Он, большой начальник, уважаемый всеми человек, терял почву под ногами. Все рушилось вокруг – власть, строй, страна и семья. Веру он давно уже считал частью семьи, которая разрасталась по мере его продвижения к власти. Все его подчиненные получали должности не без его протекции и, конечно, чтили его, как отца родного, а Верочке отводилась самая почетная роль – любимой женщины, вот только не жены, но и это можно было поправить со временем. Разве он перед ней хоть в чем-то провинился? Квартиру шикарную сделал, магазин на соседней улице открыл, на курорты возил, тряпки и золотишко покупал, даже этой паршивке Лизке новый рояль организовал. Зачем, не понимал он, все это нужно ломать, перестраивать и за что его так обидела Вера? Ни одна женщина с ним так не поступала. Обычно бросал он, просчитывая точно срок отработки даруемых им благ. То, что сделал он для Веры, тянуло на пожизненный.

«По гроб жизни должна быть благодарна», – говорил он себе, признавая, однако, что Вера не тот случай. Она ведь ничего у него не просила, только в самом начале о магазине, а все остальное он предлагал и приносил сам. А в постели она не отрабатывала, а отдавалась с удовольствием. Сама признавалась, что до него ничего в этом деле не понимала – не успела войти во вкус. Отец Лизы сильно пил, и они чаще спали врозь.