— Я слышал, он хороший парень. Плохо вот только с этим отравлением и утопленником. Это были несчастные случаи? Или чья-то контра против «XYZ»?

— Несчастные случаи, — выдавил Берт после паузы.

И вдруг спешно занялся бутылками и стаканами.

— Парень, который утонул, вы его помните? Вы его обслуживали?

— Ни фига я не помню.

— Он пил в баре или возле бассейна? — настаивал Квиллер.

Бармен пожал плечами.

— А кто-нибудь из официантов, работающих около бассейна, его помнит?

Берт покачал головой. Он нервозно оглядывал бар.

— Он был лодочник или постоялец отеля? Интересно бы узнать, кто с ним пил.

Берт отошёл к двум своим помощникам, которые обернулись и тревожно воззрились на клиента с внушительными усами. И все трое так и остались стоять в дальнем конце бара.

Значит, Эксбридж заткнул им рты. Насколько крепко, Квиллер догадался, обедая с Двайтом Сомерсом. Допив свой сок, он пошёл в Корсарскую комнату, чтобы отведать джамбалайи (пряной смеси из креветок, ветчины и сосисок). Он пробыл на острове двадцать четыре часа — впрочем, они скорее походили на целую неделю. В атмосфере острова было нечто, изменяющее восприятие времени. А в джамбалайе таилось нечто, толкавшее на опрометчивые поступки.

Чтобы доехать до дому, он нанял кеб — паукообразную повозку с небольшим сиденьем, подвешенным меж двумя громадными скрипучими колесами, — она выглядела весьма изысканно. Он уселся рядом с коренастым стариком, державшим вожжи, и спросил:

— Вы знаете гостиницу «Домино» на западном побережье?

— Угу, — сказал возница.

Одет он был в бесформенное, бесцветное тряпье островитянина. Повозка медленно покатилась за тяжело ступавшей лошадью с прогнувшейся спиной.

— Добрый конь, — дружелюбно сказал Квиллер.

— Угу.

— Как его зовут?

— Боб.

— Он молодой или старый?

— Нормальный.

— Он ваш?

— Угу.

— Где вы его держите?

— Вон там.

— Как вам погодка? — Квиллер пожалел, что с ним нет диктофона.

— Нормальная.

— Как дела?

— Нормально.

— У вас тут много снега зимой?

— Нормально.

— А где Пиратское?

— Кто его знает.

Наконец повозка добралась до гостиницы «Домино», и Квиллер вручил вознице плату за проезд плюс приличные чаевые.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Джон.

— Спасибо, Джон. Где-нибудь свидимся.

Старик тряхнул вожжами, и лошадь тронулась.

Начинался закат, и, когда Квиллер поднимался по гостиничному крыльцу, гости усаживались на качели.

— Прекрасный вечер, — сказал человек, и на воздухе, и под крышей носивший французский берет. Голос у него был приятный, а морщинистое лицо выражало кротость.

— И впрямь, — ответил Квиллер с той особой ноткой бодрой вежливости, которую имел в запасе для знакомых стариков.

— Я — Арледж Хардинг, а это моя супруга Дороти.

— Очень приятно. Меня зовут Квиллер, Джим Квиллер.

Отставной викарий двигался неспешно, что прибавляло ему достоинства.

— Нам хорошо знакомо ваше имя, мистер Квиллер, ибо нам ниспослано было читать вашу колонку в газете «Всякая всячина». Вы чудесно пишете.

— Спасибо. А я с сожалением узнал, что с вами произошёл несчастный случай. Которая из ступенек виновна?

— Увы, третья сверху.

— Он спускался, — вмешалась миссис Хардинг. — К счастью, держался за перила. Я вечно напоминаю ему — надо за перила держаться. Но тем не менее это странно. Арледж не тяжелей перышка, а вот тот юный крепыш, который без конца гоняет на велосипеде вверх и вниз прямо по ступенькам…

— Но посередине, дорогая моя. Я же ступил на конец ступеньки, и другой её конец зримо приподнялся. Плотник винит в этом ржавые гвозди, и я твердо уверен, что в этом здании гвозди даже старше меня.

Его жена заерзала, слезая с деревянных качелей.

— Садитесь-ка сюда вы, мистер Квиллер.

— Что вы! Не принуждайте меня вас беспокоить! — запротестовал он.

— Вовсе нет. У меня кое-какие дела в гостинице, и я безбоязненно сдаю вам мужа с рук на руки… Арледж, войди внутрь, если станет хоть чуточку холодней.

Когда она спешно удалилась, Квиллер сказал:

— Обаятельная леди. У меня и в мыслях не было её выдворять.

— Оставьте угрызения совести. Дорогая моя жена рада будет минуточку передохнуть. Со времени несчастного случая она чувствует истинно женскую потребность опекать меня двадцать четыре часа в сутки — и это из-за простого перелома ребра. Я трепещу при мысли о её неотступном внимании, случись мне, к примеру, сломать ногу. Такова цена супружеской преданности. А вы состоите в браке, мистер Квиллер?

— Больше не состою, и не хотел бы испытать это сызнова, — ответил Квиллер, занимая свободное место на скрипучих качелях. — Как я понимаю, вы уже посещали этот остров?

— Да, мы с миссис Хардинг любим острова, которые соответствуют нашему представлению об уединении, — это немножко странно. Я знавал лиц, которых привлекают острова, они все ведут себя чуть-чуть странно, ну а если они полностью окружены водой достаточную часть своей жизни, то уж ведут себя совсем странно.

— Осмелюсь сказать, вы заметили: здесь многое изменилось…

— Воистину! Мы часто гостили здесь в семье из Индианаполиса, их фамилия Ритчи, — в десятилетия Д. К., до коммерциализации, могу добавить. Эти Ритчи скорбели о стремительности перемен. Они были из торговцев, добрых к друзьям, щедрых и великодушных к церкви, мир душам их.

— Семейство Ритчей связано с кланом Макинтошей, — сказал Квиллер. — Моя мать была Макинтош.

— Я распознал некоторое лукавое шотландское остроумие в ваших произведениях, мистер Квиллер. Сказал об этом миссис Хардинг, и она со мной согласилась.

— Каков был остров в годы Д. К.?

Мистер Хардинг приумолк, раздумывая.

— Тихий… В ладу с природой… и духовно возрождающий…

— У этих Ритчей был дом за высокой железной оградой?

— Боже избави! Нет! — воскликнул викарий. — Они не были столь тщеславны и с удовольствием подшучивали над теми, кто тщеславен и суетен.

— Тогда кто же владелец Сосен? Они кажутся совершенно изолированной территорией.

— Сосны принадлежат Эплхардтам, которые открыли частный клуб и первыми построились здесь в тысяча девятьсот двадцатых. Ритчи прозвали их королевским семейством, а их поместье — Букингемским дворцом. А что привело на остров вас, мистер Квиллер?