гусар, держали в ухоженном состоянии. Это радует, как говориться — «кости есть, мясо нарастет» — а настоящих бойцов из них сделает Добрый. Никто меня, конечно, не поймет — жизнь здесь течет размеренно, банды степняков рассматриваются как досадное недоразумение, с которым приходится мириться, но я то знал, что уже зимой этот привычный мирок рухнет под ударом пятитысячного отряда нуреддина[3], из состава орды хана Крым-Гирея.

После строевого смотра, я представил новых унтер-офицеров роты — вахмистра Емельянова Прохора Петровича и капрала Чернова Николая Федоровича и распустил личный состав, было уже время обеда.

После обеда, нарезал Милошевичу и Архипу задач по приведению дома в порядок и, в сопровождении Доброго и Гнома, поехал на хутор.

Пока обедали, Гном разобрался, что десятина это примерно гектар. Значит мои сто гектар — это кусок земли километр на километр, не много, но на первое время хватит.

По дороге обсудили первые впечатления от нашего нового, в широком смысле этого слова, дома, и сошлись на мнении, что мы, всего за неделю, смогли неплохо устроиться. Легализовались не самыми последними людьми в этом мире, дело есть, крыша над головой тоже, средства к существованию имеются. Времени до начала войны, конечно, маловато, а дел надо сделать много, но это, можно сказать, обычная ситуация для России — она всегда немного не успевает с подготовкой к войнам, то перевооружение не закончит, то укрепления не достроит, а потом раскочегаривается и, почти всегда, отвешивает врагам «кровавых люлей».

Хутор состоял из восьми дворов. Собрав всех жителей хутора на сход, объявил, что я являюсь теперь хозяином этой земли, они могут не беспокоиться и продолжать работать, как работали, условия сохраняются прежние (еще бы мне их узнать), и после распустил народ по домам, оставив только старосту, по имени Савватей, который принес договор с Враничем, где были прописаны условия на которых они работали, ренту за прошлый год, и рассказал мне, в общих чертах структуру хозяйства.

Имеющимися силами, хуторяне обрабатывали только 70 десятин земли, то есть треть земли простаивала, Засевали 20 десятин пшеницы, по 15 ржи и овса и 10 десятин ячменя, и 10 десятин отводили под огороды. Договором предусматривалась годовая рента с хутора — 200 рублей серебром, обеспечение продуктами для стола (много ли одному надо) и содержание табуна ротмистра в 15 голов лошадей. После его смерти все лошади содержались на хуторе.

Учитывая, что я не собирался серьезно заниматься земледелием и скотоводством, а также то, что через полгода здесь начнется война, которая изменит многое в этом мире, такие условия меня полностью устраивали. Забрав у старосты двести рублей, ставшие очень приятной неожиданностью, я сказал старосте поставлять для стола продукты на четырех человек, а также забрать в табун всех лошадей (16 штук), которых мы привели, а вместо них привести четырех лучших из бывшего табуна Вранича и подобрать мне, из хуторских девок, кухарку и горничную в дом, за плату.

Решив вопросы на хуторе, я, вначале, подумал осмотреть шанец, но поняв, что засветло не управимся, решил ехать домой.

К нашему приезду дом практически привели в порядок, лишнюю растительность убрали, в доме прибрали. После смерти ротмистра вся обстановка сохранилась без изменений и нам этого было достаточно, за исключением того, что не хватало кроватей, но Милошевич организовал деревянные не то лавки, не то нары и соломенные тюфяки. Архип организовал во дворе очаг и готовил ужин. Через час подъехали хуторские с лошадьми и продуктами, и забрали трофейных лошадей.

После ужина, сидя за столом в гостиной и попивая травяной чай, начали обсуждение краткосрочных и среднесрочных планов.

Первоочередными задачами были осмотр шанца, контрольные стрельбы и проверка джигитовки гусар, пошив форменных мундиров для нас и камуфляжей для всех.

Главной задачей на перспективу, было повышение боеспособности наших войск, и строительство дополнительных укреплений, но для ее детализации, на данный момент, не хватало фактуры.

Решив не морочить головы себе бессмысленным фантазированием, последовали старинной русской мудрости, что «утро вечера мудренее».

Следующие несколько дней пролетели в делах незаметно.

Шанец прикрывал село с запада, осмотр шанца показал, что об отражении серьезной атаки на этой позиции не следует даже мечтать. Позиция, в целом, была выбрана грамотно, на возвышенности, в виде угла вперед, тыловой границей упирающегося в небольшой лесок, правый фланг был прикрыт рекой, но — артиллерии не было, рва не было, все что было, это вал метр высотой, и несколько стрелковых позиций. Хотя для роты в двадцать гусар и это было прекрасно.

На контрольных стрельбах мы с Добрым показали класс гусарам, которым до нашего уровня было «как до китая ра…ом». Здесь спецподготовка и количество выпущенного свинца решали безальтернативно. Впрочем, как и во всех боевых навыках. Гном, на фоне местных, тоже был неплох.

Наездниками сербы оказались неплохими, не такими, конечно, как степняки, бывшие всегда элитой легкой кавалерии, с саблями гусары управлялись тоже сносно, чего не скажешь о нас.

Объяснение нашей немощи в джигитовке было простым, Добрый и Гном только с гражданки, просто научились стрелять сами, я же служил в драгунах — а это не совсем чистая кавалерия, это если выразиться языком 21 века — «мотопехота». Драгуны могли действовать и как кавалерия и как пехота, в этом случае лошадь служила лишь средством доставки до поля боя. Кроме того, по легенде, имел тяжелые ранения, уж со шрамами у меня проблем не было.

Оценив боеготовность роты и определившись с задачами, мы были готовы к поездке в Бахмут.

[1] Десятина — мера площади равная, примерно, 1 гектару (участок размерами 100 на 100 метров).

[2] Толстое суконное одеяло под седло, для защиты спины лошади.

[3] Нуреддин, или нуреддин-султан, — третья по значимости должность во властной иерархии Крымского ханства, после хана и калги; также занималась одним из представителей дома Гиреев.

Интерлюдия «А он мятежный просит бури…»

В то время, как наши герои обустраивались в своем новом доме, недалеко от тех мест начинались судьбоносные события.

Для вдумчивого наблюдателя обстановка на Правобережной (польской) украине в начале 1768 года века напомнила бы зловещее, почерневшее небо перед страшной грозой.

В 1764 году на этих землях польские паны объявили униатскую церковь единственно законной, а всех непокорных — еретиками, подлежащими суровому суду.

Варшавский сейм 1766 года вынес постановление, по которому всех шляхтичей, отстаивающих права некатолического населения, считать врагами государства. Это обострило противостояние католиков и православных до предела.

В сложившейся обстановке православная Россия не могла оставаться в стороне. В итоге