в начале 1768 года под давлением командующего русским оккупационным корпусом в Польше и полномочного министра России

князя Репнина польский сейм принял закон о правах так называемых «диссидентов» в соответствии с которым права православных и протестантов с католиками уравнивались.

Противники решения сейма в местечке Бар на Подолии в феврале

1768 года провозгласили Барскую «конфедерацию», в которую вошли оппозиционно настроенные магнаты и шляхта — сторонники независимости.

Собрав 10-тысячное войско и призвав на помощь французских советников Барская конфедерация провозгласила «крестовый поход» против православных.

Кровавым смерчем Конфедераты пронеслись по Киевщине, Подолью

и Волыни. Пронеслись — сея смерть среди православных, и глумясь над

их святынями.

Ответом на действия конфедератов стало народное восстание, вошедшее в историю как «Колиивщина».

Его идейным вдохновителем стал игумен Мотронинского монастыря, что близ Чигирина, Мелхиседек Значко-Яворский. А предводителем — бывший запорожец Максим Железняк (Зализняк).

В мае отряд гайдамаков численностью около 400 человек под предводительством Максима Железняка выступил из урочища Холодный Яр в поход по Правобережью. Он двинулся на юг, громя помещичьи имения и поголовно уничтожая поляков и евреев.

Гроза разразилась…

Силы повстанцев непрерывно росли и Железняк словно разрушительный торнадо шёл по украине, мстя за вековые притеснения.

За несколько недель восстание охватило южную Киевщину, Брацлавщину, Уманщину. Перекинулось на Подолье, Волынь и докатилось

до Галиции.

При этом обе противоборствующие стороны словно забыли слово «милосердие» и уничтожали друг друга и мирное население с великим ожесточением. Кровь взывала к новой крови, жестокость порождала ответную жестокость.

В июне восставшие осадили Умань, самый богатый город края, а также важный торговый пункт, откуда велась оживленная торговля с Молдавией и Турцией.

С началом осады на сторону восставших перешел польский сотник, командир казачьей милиции Умани Иван Гонта. После этого участь Умани была предрешена и после короткого штурма она была взята.

Началась страшная резня, вошедшая в историю как «Уманская резня». Шляхту и всех, кого подозревали в сочувствии к ней, убивали.

Сколько при этом погибло католиков, униатов и евреев, точно неизвестно.

После Умани народные мстители освободили Медведевку, Жаботин, Смелу, Черкассы, Корсунь, Канев, Богуслав, Лысянку, Каменный Брод, Фастов, Боярку и много сёл на Чигиринщине, Смелянщине, Уманщине.

Польское правительство, деморализованное внутренним раздором, было не в состоянии подавить такое мощное народное движение, поэтому польский король Станислав Понятовский был вынужден обратиться за помощью

к Императрице Екатерине Великой.

Екатерина понимая, что в основе «Колиивщины» лежат не только национально-освободительные стремления и религиозные противостояния, но и антифеодальная борьба, и не желая попадания на российскую почву даже искры гайдамацкого движения, договорилась с польским королём о совместной борьбе против них, и приказала генерал-майору М. Кречетникову подавить восстание.

В подмогу ему были отправлены дополнительные силы — несколько пехотных, гусарских и драгунских полков, а так же отряды донских и запорожских казаков.

На тот момент генерал держал в осаде Бердичев, в котором оборонялись польские конфедераты. Понимая, что открытое сражение с гайдамаками будет стоить очень дорого, Кречетников решил действовать хитростью.

Отряд донских казаков под командованием полковника Гурьева привез повстанцам предложение генерала Кречетникова о совместной борьбе с конфедератами, усыпил их бдительность и ночью напал на основную группу восставших. Железняк и Гонта были схвачены.

Железняка как русского подданного «русские варвары» сослали навечно в Сибирь, а Гонту «просвещенные поляки» приговорили к пыткам и казни, которая длилась несколько дней.

Восстание гайдамаков было жестоко подавлено, но оно имело весьма неожиданные геополитические последствия.

Глава 9

Бахмут

В Бахмут мы отправились рано утром, тем же составом, что приехали в Луганское. Архип взял на хуторе телегу и загрузил ее трофеями со степняков, которые мы определили на продажу. Трофеями в том бою стали десять лошадей, шестнадцать седел, две пары пистолетов, десяток сабель, шесть чеканов[1], двенадцать луков с колчанами и куча разного барахла — ножи, халаты, сапоги, пояса и т.д., а также пригоршня непонятных серебряных монет двух номиналов.

На продажу пошли луки, нам они без надобности, а также остальное барахло. Оружие, лошадей и сбрую я решил пока придержать — во-первых, с деньгами проблем, пока, нет, а во-вторых, была у меня мысль попробовать набрать людей в роту.

Главной проблемой полка был лютый некомплект личного состава. Самая укомплектованная 1-я рота в Серебрянке имела 50 гусар, но там и штаб полка и природа получше, с лесом проблем нет, как у нас, и от ногаев подальше. И происходил он напрямую из принципов комплектования полка. В первую очередь пополнение искали точечно среди сербов, что уже, очень сильно, сокращало круг потенциальных рекрутов, ну и второй проблемой было требование иметь двух лошадей. Под седло и для работы на земле, потому, что лошадь — лошади рознь, а купить строевую лошадь на 12 рублей, сумму выделяемую в год рядовому гусару на закупку снаряжения, было невозможно.

Их подход был оправдан в рамках развития Славяносербии, как автономной земли. Только братушки не могли знать, что через пять лет Славяносербии, как и Дикого поля не станет, набеги степняков прекратятся навсегда, а граница Российской империи уйдет далеко на юг, к Крымскому перешейку.

Сейчас требовалось только одно — пережить эти пять лет и, для начала, ближайшую зиму, и для этого я собирался изменить подход к комплектованию — брать всех, невзирая на национальность, и, в том числе, безлошадных. Минимум двадцать лошадей под седло, я смогу выделить в долг, работать на земле им в этом году уже не придется, а дальше разберемся.

Путь до Бахмута прошел без происшествий.

По сравнению со всеми, ранее посещенными нами, населенными пунктами, Бахмут выглядел настоящим городом-крепостью, чем, в общем то, и являлся. В центре города было много двухэтажных домов и разнообразных лавок с цветными вывесками.

С пошивом мундиров разобрались достаточно быстро, портной, которого мне посоветовал Войнович, обшивал почти всех офицеров полка. Сняли мерки, сговорились в цене — двадцать рублей за три мундира, унтер-офицерские пошли по пять рублей. Потом я набросал на листке бумаги рисунок полевой формы, в которую я хотел переодеть всех бойцов, выбрал два вида ткани, одну подороже, другую подешевле и погрубее, и заказал портному два комплекта, на пробу.

Портной обещал управиться со всем за две недели.

Далее, заехали в оружейную лавку, где купили портупеи, ташки (те самые сумки для боеприпасов) и боеприпасы с кремнями, а также приценились к оружию, самому простому, — пистолеты шли по три рубля, ружья и сабли по пять. Мой вопрос про пушку поставил хозяина лавки в тупик, но он обещал обязательно разобраться с этим вопросом.