Священник отломил кусочек от ломтя, макнул в кучку соли на тарелке и отправил в рот.

— Свежий. Ты угощайся. Понравится — попрошу, чтобы и тебе передавали.

Иван протянул руку к тарелке. Убрал. Во рту появился вкус желчи.

— Я не хочу… — сказал Иван. — После вчерашнего — ничего не лезет. Поминали. Вы кушайте, а я пойду…

— Куда?

— Документация — обучение — обед — инструктаж — выезд… — быстро перечислил Иван, стараясь не смотреть ни на хлеб, ни в глаза отца Серафима.

— Ты понимаешь, что в рейде может случиться все что угодно? — спросил священник.

— Понимаю.

— Можешь и умереть…

— Могу.

— Без отпущения грехов и покаяния…

Иван молча кивнул.

— Это — без вариантов ад. Понимаешь? Даже если я ошибаюсь в том, что произошло между Фомой Свечиным и Иваном Александровым. Даже если я ошибаюсь… Ты ведь знаешь, что происходит с нашими, если они, упаси Бог, попадают туда без покаяния?..

— Слышал, — тихо ответил Иван.

— И все-таки…

— Я пойду?

Отец Серафим закрыл лицо руками и несколько секунд помолчал, словно собираясь с силами.

— Ты же понимаешь, что я не могу тебя исповедовать, если ты не скажешь всего…

— А если я скажу — чисто гипотетически — вы отпустите мне этот грех? — Иван спросил обычным тоном, но сердце в груди замерло.

— Нет, — сказал отец Серафим. — Не смогу. Даже если бы попытался, ничего бы не получилось. Я стал бы не меньшим грешником, чем ты. Чисто гипотетически.

— Ну… тогда и говорить, в принципе, не о чем… — Иван встал. — Группу к шестнадцати я на исповедь пришлю… Анджей и Марко пойдут к отцу Стефану, а Юрасик и Коваленок — к вам.

— Хорошо… — сказал отец Серафим.

— Я у вас уже исповедовался, имейте в виду, — чуть улыбнулся Иван. — Своим я так и скажу… такой грех мне простится, надеюсь…

Священник вздохнул, но не ответил. Только когда Иван уже подошел к двери, отец Серафим кашлянул и постучал карандашом по столу:

— Это… ты не очень хорошо выглядишь…

— Что?

— Говорю, ты, кажется, приболел… сходи к медикам, скажи, что… ну понимаешь…

— Типа, не пойти в рейд по состоянию здоровья? — спросил Иван.

— Да.

— И что скажут люди? Моя группа? И что придется делать вам, святой отец? Я же признаю, что не все у меня слава Богу, вернее, все не слава Богу… Что боюсь я рисковать, и получится, что вы просто обязаны будете меня взять и тщательно опросить, а если я начну упорствовать, то вышибить меня из Ордена и Святой земли, отправить по месту жительства… И так далее и тому подобное… А так… Я говорю, что не заслужил ваших подозрений, вы мне не верите, но ничего не можете поделать… Все довольны, все смеются. А, кроме того, в рейдах редко что происходит. Скукота, плохое питание, ночевки под открытым небом и встречи с неприятными, но, в общем, безобидными людьми. Всего неделя, из них — два дня туда, два дня оттуда. На непосредственное общение с обитателями Денницы всего три дня. И это в самом худшем случае.

— Храни тебя Господь, — сказал отец Серафим и поднял руку, чтобы благословить, но Иван быстро вышел, аккуратно прикрыв дверь.

В коридоре остановился, перевел дыхание.

Такие вот дела. Ничего не сказано и все обсуждено. Пойти налево по коридору, заглянуть к медикам и пожаловаться на головную боль и тремор. Давление сейчас будет не так чтобы очень правильным, после вчерашнего. И можно будет получить освобождение. А потом взять отпуск за этот год, да и за прошлый, одновременно. Выйдет почти три месяца, махнуть отсюда подальше, в родные места. Никто там его не ждет, но это и неважно.

Рыбалка, покормить комаров на берегу реки, поупражняться с молодой и незатейливой дамой… или лучше — с затейливой.

А там, глядишь, все рассосется… само собой.

Иван повернул направо и прошел по коридору до лестницы, потом взлетел на четвертый этаж и постучал кулаком в дверь кабинета Токарева.

— А ТэТэ ушел, — сообщил выглянувший из соседнего кабинета зам Токарева. — Минут пятнадцать. Зашел и вышел.

Иван повернулся, чтобы уйти, но остановился:

— Слышь, Морковкин, а куда он ушел?

— Я не Морковкин — Морковин, сколько раз повторять? — дежурно обиделся Морковин. — А Токарев в тире. Сказал, что настроение, как раз чтобы прострелить кого-нибудь. Хотя бы бумажку.

— Что бы мы без бумажек делали, — вздохнул Иван. — Как бы жили?

Тир был в подвале.

Иван сбежал по центральной лестнице, набрал код на бронированной двери и вошел в тир. Вернее, в предбанник.

Дежурный поднял голову от журнала, узнал Ивана и вернулся к кроссворду.

— ТэТэ здесь?

За приоткрытой дверью в глубине комнаты загрохотало, лупили два «умиротворителя» в автоматическом режиме. Настроение у Токарева было не слишком веселым.

— У тебя есть лист бумаги и ручка? — спросил Иван.

Дежурный молча вытащил бумагу и ручку, положил на край стола. Неловко нагнувшись, Иван написал рапорт, поставил число и подпись.

— Ручку потом отдам!

Дежурный отмахнулся.

За это время Токарев успел дважды перезарядиться и дважды расстрелять магазины.

— Привет! — сказал Иван, входя в тир.

Токарев искоса глянул на Ивана, кивнул.

Иван надел наушники, висевшие на огневом рубеже, достал из кобуры свой «умиротворитель», снял с предохранителя.

— Что сказал Шестикрылый? — спросил Токарев, поднимая пистолеты.

— Сказал, что у меня нездоровый вид, посоветовал сходить к медикам…

Токарев опустил пистолеты, посмотрел на Ивана.

— Правильно сказал, выглядишь совсем неважно. Только не к медикам. Те и списать могут, им только попадись. Прогонят через анализы, потом, в обязательном порядке, через тесты и детектор… не дай бог, им покажется, что ты возбужден или чего недоговариваешь… в лучшем случае — комиссуют.

— Комиссуют, — кивнул Иван. — Я потому и не пошел…

— Молодец! — Токарев быстренько расстрелял магазины пистолетов, держа руки скрещенными в запястьях, глянул на монитор и сам себе кивнул.

Иван выстрелил раз, глянул на монитор, выстрелил снова.

— Лучше рапорт на отпуск, — сказал Токарев, перезаряжая пистолеты. — За три года.

— За два, — поправил Иван.

— За три, за три, — ты в позапрошлом отгулял только неделю, а потом я тебя вызвал. За три года, плюс у тебя есть отгулы за патрули и внеурочные.

— До пенсии не хватит? — спросил Иван.