Тогда мы не дадим миллионам людей родиться, не предоставим им возможность обрести жизнь вечную. Сделать правильный выбор мы им тоже не дадим. Это не будет победой Дьявола?

Никто не ответил.

— И заканчивая. Кто из вас знает, почему Акт о Свободе Воли называется Актом Клеменса — Гетлиберга?

— Наверное… — сказал кто-то сзади, но замолчал.

— Смелее, — подбодрил отец Стефан. — Почему?

— Они придумали текст…

— Очень печально, что никто из вас не удосужился прочитать этот документ лично. Прекрасно, что вы полагаетесь на слова начальников своих и пастырей, но если бы вы прочитали первоисточник, то обнаружили, что нет там ни Клеменса, ни Гетлиберга. Правда странно? Так вот, чтобы заполнить обнаруженный пробел в вашем образовании, намекну, что название появилось первоначально как пример значения самого Акта. Как один из способов объяснения студентам. Старый американский писатель Марк Твен, имевший настоящую фамилию Клеменс, написал рассказ о человеке, совратившем город Гетлиберг. Пересказывать всего я не буду, скажу только, что первоначально на гербе города была надпись: «Не введи нас в искушение». А после ряда неприятных событий появилась другая: «Введи нас в искушение». Остальное прочтете сами, если захотите. Книга включена в список Свободы Воли, посему ищите сами в библиотеке, — отец Стефан убрал руки с трибуны, отряхнув их, словно от воды.

— Да, — сказал он, — чуть не забыл. Отпевание и прощание с Фомой Свечиным будет проводить отец Серафим. Во внутреннем храме. И захоронено тело будет во дворе орденского здания. И все это для того, чтобы защитить и прощающихся, и само тело от гнева галат. Раньше нападение на похороны или кладбище было невозможно. Со вчерашнего дня — многое изменилось. Надеюсь, не навсегда.

Отец Стефан прошел к выходу, не останавливаясь и ни на кого не глядя. Дверь за собой закрыл мягко, без стука.

Встал Токарев, откашлялся.

— Значит, так, — сказал ТэТэ. — Диспозиция следующая. Все работают по расписанию. Александров прибывает на совещание ко мне в четырнадцать ноль-ноль. Естественно, с группой. Остальные помнят, что готовность повышенна, меры безопасности — повышенны, выход за пределы Старого города в одиночку не приветствуется. Если кого убьют…

— Домой не приходить, — нестройным хором закончили опера.

— Приблизительно так, — кивнул Токарев. — Все свободны.

Народ встал, загудел, заговорил. Иван остался сидеть на скамейке. Сейчас начнутся расспросы. Не здесь, не в зале, вон Токарев стоит, внимательно рассматривая своими крохотными глазками подчиненных. При нем к Ивану с расспросами не полезут. В коридоре или курилке.

Но в коридор или курилку Иван Александров сейчас не пойдет. Нужно просто перекантоваться до четырнадцати ноль-ноль, потом выезд в рейд, неделя с группой на свежем воздухе. Ребятам из группы он просто объяснит, что безопаснее к нему в душу не лезть, а по приезде все немного успокоится.

Все. Но немного.

— Что сидишь? — спросил Токарев.

Иван оглянулся — из оперов он остался один.

— Сижу, — сказал Иван.

— Емко выражаешься! — одобрил Токарев. — Надеюсь, с отцом Серафимом будешь чуть поразговорчивее…

— Это когда? На исповеди?

— Это на внеплановой беседе, — сказал Токарев. — Ты пилюльку съешь, а то несет вчерашним от тебя, даже отсюда чувствую. Ты, кстати, как себя ощущаешь?

— Райское наслаждение испытываю…

— Вот так? Ну тогда двигай к Шестикрылому. Он даже накачку не проводил, для тебя силы берег.

Иван встал и повернулся к выходу.

— Ты состав группы не меняешь? — спросил вдогонку Токарев.

— С каких таких? — не оборачиваясь, поинтересовался Иван.

— Мало ли… Я хотел тебе подбросить еще одного бойца, вместо Фомы…

Иван почувствовал, как желваки каменеют. Чертов Тэтэшник! Нет чтобы просто спросить, кого вместо убитого Свечина берет в группу Иван. С закавыками, не напрямую. А Иван тоже хорош, не подумал о замене. Даже в голову не пришло. Выход и состав группы отдельно, а смерть Фомы — отдельно. И не пересекается.

— Хорошо, — сказал Иван. — Подбрось.

— И не спросишь кого?

— А чего спрашивать? Все опытные, при деле. Фома по внутреннему расписанию числится… числился вторым запасным водителем. Значит, твой кадр — водитель, помимо всего прочего. В рейд гонят обычно тех, кто не особо нужен или надоел. И, поскольку ты не распоследний чиновник, то твоего бойца я должен более-менее знать, в рейд с незнакомыми я не хожу. Так?

— Так.

Иван стоял в проходе зала, глядя на дверь, и разговаривал будто бы с самим собой:

— Анджея Квятковского ты со мной пошлешь, шляхтича с хрен знает какого века в летописях.

— Молодец. Смекалистый парень…

Иван повернулся на каблуках, быстро подошел к Токареву и взмахнул рукой. Тот вздрогнул, но перехватывать или блокировать движение не стал, только чуть прищурился. Иван руку остановил, поправил своему начальнику воротник рубашки.

— Знаешь, Никита Сергеевич, о чем я мечтаю долгими зимними ночами?

— Скажи.

— Я мечтаю о том, чтобы хоть раз ошибиться в своих предположениях. Один маленький, крохотный разок. Что бы ни вещал нам иезуит, но свобода воли основывается на том, что каждый из нас предсказуем до противного. Хоть раз попытайся придумать что оригинальное… — Иван застегнул верхнюю пуговицу на рубашке Токарева и пошел к выходу.

— Как Фома? — тихо спросил Токарев.

Иван хлопнул дверью так, что задрожали стекла в окнах.

Опера, маячившие в коридоре, оценили и грохот, и выражение лица Александрова, поэтому никто с расспросами лезть не стал, проводили взглядами. Молча. Потом, может, и обсуждали, но Иван этого не видел.

Иван поднялся на третий этаж, остановился перед дверью с табличкой, отпечатанной на лазерном принтере: «Отец Серафим».

— Входи, — сказал отец Серафим, как только Иван постучал в дверь.

Иван вошел.

Книжные стеллажи занимали три стены небольшой комнаты, у четвертой, возле окна, стоял диван, на котором отец Серафим чаще всего и ночевал. Ходили слухи, что спит он два-три часа в сутки, не больше.

— Присаживайся, — отец Серафим указал рукой на стул возле письменного стола. — Я уже заканчиваю.

Пока Иван сел, священник несколько раз коснулся клавиатуры, потом поводил мышкой, пощелкал и задвинул клавиатуру под крышку стола.

— Слышал, ты в рейд сегодня? — сказал отец Серафим.

— Я тоже слышал. Еще с прошлой недели. И, если не ошибаюсь, на графике и ваша виза стоит. Может, сразу к делу?

— А ты меня не учи, раб Божий, — священник посмотрел на Ивана поверх очков. — Я, видишь ли, имею степень психолога, помимо всего прочего, посему могу строить коварные замыслы, ставить каверзные вопросы и гонять по тестам кого и когда мне вздумается. Понятно?