Прочитав это письмо, везир сказал Бу Насру: “О, ходжа, до сих пор мы имели дело с пастухами, поглядим [теперь], сколь возрастут неприятности, ибо нам еще предстоят испытания, теперь пришли завоеватели. Много я плакался, не надобно, мол, идти в Табаристан и Гурган, государь не послушался. Человечишка вроде Ираки, не умеющий отличить свою правую руку от левой, протянул горсть пустой приманки, из которой ничего не вышло, потому что была она нелепой и ложной. Такие умиротворенные владения как Гурган и Табаристан взволновались и пошли на ветер, покорные и послушные жители восстали, кои и с Бакалиджаром не ладили, а в Хорасане стряслась величайшая беда. Да поправит счастливо господь всевышний последствие этого дела! Теперь, несмотря на все это, [опять] не допускают принять правильное решение и раздражают этих потомков Сельджука, ведь можно понять, что впоследствии получится”. Затем он сказал: “Это важней того, что можно на час отставить, надобно оповестить эмира”. Бу Наср возразил: “Он всю ночь пил вино до позднего утра и [теперь] спит”. “Какой тут может быть сон! — ответил везир, — нужно оповестить и сказать, что случилось важное дело, дабы его разбудили”.

/472/ Меня, Бу-л-Фазла, послали к Агаджи, денщику [государя]. Я переговорил с ним, он вошел в сераперде, остановился и кашлянул. Я услышал голос эмира, спросивший, что случилось. Денщик ответил: “Явился Бу-л-Фазл и говорит, что великий ходжа и Бу Наср пришли в нимтерг, им надобно видеть государя, потому что случилось важное дело”. “Ладно”, — ответил эмир и встал. Я пожелал ему добра. Эмир, да будет им доволен Аллах, потребовал таз и воды, умылся. Он вошел из сераперде в шатер, позвал их и [с ними] уединился. Я присутствовал, стоя. Прочитали письма. [Эмир] вскочил с места и крепко выругал Ираки. Великий ходжа сказал: “Божественное предопределение делает свое дело. Ираки и прочие, кроме него, все они только исполнители его. Государю в начале всякого дела, кое он предпринимает, надобно лучше [его] обдумывать. Теперь, когда событие совершилось, нужно постараться, чтобы оно не тянулось долго”. “Что же делать?” — спросил эмир. Везир ответил: “Ежели позволит высочайшее мнение, то следует позвать хаджибов Бектугды и Бу-н-Насра, потому что сипахсалара здесь нет. Хаджиб Субаши, который самый дальновидный, пусть тоже явится вместе с людьми, коих сочтет нужными государь, из числа воинства и тазиков, дабы на сей счет поговорить и посоветоваться”. “Согласен”, — промолвил эмир. Они вышли [из ставки], люди отправились и позвали предводителей. Народ, как положено, начал сходиться. В час предзакатной молитвы [эмир] открыл прием. [Государь] оставил великого ходжу Ахмеда, сына Абдассамада, ариза Бу-л-Фатха Рази, начальника посольского дивана Бу Насра Мишкана и хаджибов Бектугды, Бу-н-Насра и Субаши. Из числа недимов позвали Бу Сахля Завзани, которого [эмир] время от времени призывал и сажал в подобного рода негласных совещаниях.

По этому вопросу говорились всякого рода речи и обсуждались мероприятия. Эмир, да будет им доволен Аллах, сказал: “Это не пустячное событие — пришли десять тысяч турецких всадников со многими предводителями, уселись посередине нашего владения и говорят, у нас-де нигде пристанища не осталось, будто впрямь наша сторона самая слабая. Мы им не позволим утвердиться на [нашей] земле и опериться. Посмотрите на туркмен, которых привел мой отец, переправил через реку и разместил в Хорасане. Они были скотоводы, [а] сколько бед от них причинилось. Им [потомкам Сельджука], о которых ходжа говорит, будто они ищут над собой опеки, нельзя позволить /473/ дохнуть. Лучше всего, нам из Гургана же двинуться лично с дворцовыми гулямами и самой отборной ратью по семенганской дороге, которая выходит между Исфераином и Устувой, и совершить нападение на Нису, как можно сильнее, и истребить их”.

“Так лучше всего, как усматривает высочайшее мнение”, — заметил везир Ариз, начальник посольского дивана и Бу Сахль Завзани повторили то же самое. “Что скажете вы?” — спросил везир хаджибов. “Мы существуем ради войны, — ответили те, — действуем по приказу, который получаем, и разим мечом, дабы враги не достигли цели. Разработать мероприятия — дело ходжи”. — “Во всяком случае, нужно разузнать о состоянии дороги, в каком она виде”, — сказал везир. Тотчас привели несколько человек, кои были знакомы с той дорогой. Они описали три пути: один [через] пустыню со стороны Дихистана, очень трудный, без воды и кормов, а два — по большей части очень неровные и пересеченные. Везир заявил: “То, что слуга [государя] знает, он скажет, как совет, приказывать же будет государь. Животные ексуваров и принадлежащие дворцовым гулямам большей частью долгое время в Амуле ели рисовую солому, а с тех пор как мы пришли [сюда], едят траву. Отсюда до Нисы [пути] таковы, как описали — неровные и трудные. Ежели государь двинется сам своей особой и будет спешить, животные устанут, и рать, которая дойдет до поля битвы, будет неспособна и утомлена, а враги, отдохнувши, готовы [к сражению] и животные [их] в силе. Надобно подумать, как бы не случилось беды, и нам себя не опозорить, ибо выступление государя лично драгоценной своей особой — дело немалое.

Во-вторых, туркмены спокойны и никаких злодеяний от них не обнаруживается; в таком роде они и писали Сури и выразили рабскую покорность. Слуге [государя] кажется лучше всего отписать Сури добрый ответ и сказать, что надобно-де передать дехканам[1086], чтобы они не тревожились, потому что пришли к себе домой и находятся под нашей опекой и защитой. У нас, мол, давно было намерение пойти в Рей, когда мы туда прибудем, то все, что наше усмотрение найдет нужным и будет им на благо, мы прикажем. Покуда это письмо пойдет [к ним], и государь отсюда счастливо будет совершать переход в Нишабур, животные отдохнут и наберутся сил, и намерения этих пришельцев тоже лучше /474/ проявятся. Тогда, ежели понадобится, и мнение государя признает за лучшее изгнать их из Хорасана, пусть отправится, приготовив отряд сильного войска с опытным и благоразумным саларом и прикончит с успехом их дело, дабы показать [нашу] силу. [Но] ежели государь сам своей особой пойдет на них, особливо ежели наступление поведут отсюда, то слуга [государя] высказал все, что у него было на уме — приказывать надлежит государю”. Присутствовавшие согласились, что это мнение — правильное и порешили на том, чтобы через три дня выступить в Нишабур.

Эмир велел позвать на это собрание Бу-л-Хасана Абдалджалиля. Он явился и получил распоряжение пойти в город Гурган с пятью предводителями из серхенгов, с одним хаджибом и тысячью конных