это так, — продолжал я, — а этот человек — везир, оказавший немало добрых услуг, кои от него были потребованы, жертвовавший своей жизнью и достоянием, то какая польза быть о нем дурного мнения и его подозревать, ведь вред от этого падет на государевы дела, ибо, как сумеет правильно рассудить заподозренный везир, ведь все, что он придумает и захочет доложить, будет, по его убеждению, понято совсем иначе. [Везир] говорит только то, что требуется [в данное] время, а правота и полезность [совета] пропадают”.

Эмир, да будет им доволен Аллах, ответил: “Да, это так, как ты сказал, до сих пор для нас от этого человека не обнаружилось никакого обмана, но нам о нем прожужжали уши и еще продолжают жужжать”. — “У государя нынче появилось много важных дел, — возразил я, — ежели высочайшее усмотрение позволит, то сердце сего человека следует заполучить [обратно]. Коль скоро после сего о нем будут что-либо говорить понапрасну, то [государь] прикрикнул бы на того человека, дабы у человека раскрылись разум и сердце, и дела государевы не запутывались, а шли бы прекрасно”. — “Что же надобно сделать на сей счет?” — спросил эмир. Я ответил: “Ежели государь найдет возможным, то пусть позовет его и наедине согреет его сердце”. “Нам совестно”, — промолвил [эмир]. Да простит господь всемогущий великого государя! Позволительно сказать, что не может быть государя более великодушного и мягкосердого, чем он.

“Как же полагает государь?” — спросил я. “Тебе следует пойти к нему около часа предзакатной молитвы с устным сообщением от нас и сказать ему все, что ты сочтешь за благо /480/ и что принесет успокоение его сердцу; завтра и мы ему скажем лично то же, так что у него не останется никаких сомнений. Когда ты сходишь к нему, тебе нужно будет повидать меня и рассказать все, как было”. — “Ежели высочайшее мнение позволит, то пусть со мной пойдет Абдус или кто-нибудь другой из ближних людей государя по его благоусмотрению, [все же] двое — не один” — “Я понимаю, что ты думаешь, — возразил эмир, — [но] от нас к тебе не приставлен соглядатай, и твое сочувствие и честность очень хорошо известны”, — и он сказал [мне] много хорошего, так что я смутился, отвесил поклон и удалился.

В час предзакатной молитвы я отправился к ходже и все, что было, передал ему, а [также] устное сообщение [от эмира], полное ласки и сердечной теплоты. Когда я кончил, ходжа поднялся, облобызал землю, сел и прослезился. Он сказал: “Я никогда не забуду права владыки, принадлежащие государю, несмотря на ту высокую степень, в коей он меня утвердил. Покуда я жив, я нисколько не останусь в долгу по части служения, подачи совета и сочувствия. Но я прошу нижайше не слушать слов моих завистников и врагов обо мне. Ежели с моей стороны произойдет ошибка, пусть меня одернут и накажут, но не скрывают у себя на сердце и за нее не берут [меня] под подозрение. От страха у меня мысли и руки перестанут работать и ущерб от этого отразится на государственных делах. Как можно будет [тогда] вести речь о важных вопросах?” Я ответил: “Пусть господин великий ходжа ободрит и успокоит [свое] сердце, ибо ежели после этого будет проявлено какое-либо лицемерие, то за него надобно будет схватить Бу Насра”. Я поднял его настроение, ушел и доложил полностью эмиру о том, что происходило, сказав: “Ежели высочайшее усмотрение найдет возможным, пусть завтра в негласной беседе великому ходже будет сказано доброе слово, ибо то, что он услышит из высочайших уст, будет не то, [что из моих]”. — “Сделаю”, — промолвил эмир.

На другой день после приема [эмир] уединился с ходжой, а приближенные удалились. [Эмир] позвал и меня и сказал везиру несколько слов весьма любезных, так что у везира никаких сомнений не осталось. Слова эти были совершенно необходимы, дабы [везир], возможно, распутал бы дела, потому что без везира [ничего] не вышло бы”[1098]. “Да, это так”, — заметили мы и пожелали ему добра за то, что он столь блюдет благополучие [государства].

/481/ Поскольку эмир Мас'уд, да будет им доволен Аллах, принял твердое решение послать сильную рать с властным саларом в Нису, он созвал негласное совещание с везиром, аризом, начальником посольского дивана и Бу Сахлем Завзани, недимом, с хаджибами Бектугды, Бу-н-Насром и Субаши. Кто-то пошел и позвал вельмож, серхенгов, хаджибов и правителей областей, как-то: хаджиба Нуш-тегина Валь-валиджи[1099], салара Пири Ахура и других. Когда они явились, эмир сказал: “Несколько дней [мы] простояли на месте, войско освежилось, животные отдохнули. Хотя письма осведомителей из Нисы и Баверда приходят такого рода, что потомки Сельджука спокойны, боятся и раиятов не обижают, нам все же, сколько мы ни думаем, кажется некстати, что десять тысяч турецких конников находятся среди нас. Как с ними быть?” Все поглядели друг на друга. “Говорите, — промолвил везир, — ведь государь вас спрашивает и позвал вас ради этого важного дела. Положение таково, как изволит видеть высочайшее усмотрение. От этих людей надобно либо очистить Хорасан и всех их отбросить на ту сторону реки, либо они должны покорно прийти на служение государю отдельными отрядами, и предводители их [должны] прислать заложников к высочайшему двору”.

Заговорил Бектугды: “Хорошо известно, что покойный эмир по воле своей привел в Хорасан полчище туркмен, [известно], какое зло они причинили и все еще причиняют, а у этих, других [туркмен], загорелось желание прийти в Хорасан [через] тех. Враг никогда не сделается другом, — меч на них надобен, ведь это говорил еще Арслан Джазиб, но его не послушали, покуда не стало так, как есть”. Прочие вельможи сказали то же самое, и было положено, чтобы в Нису двинулась рать с опытным саларом. “Кого пошлем?” — спросил эмир. [Ему] ответили: “Коль позволит усмотрение, мы, слуги, с везиром сядем снаружи, и дело решится путем устных передач”. “Ладно”, — согласился эмир. Они удалились.

Бу Наср Мишкан приходил и уходил. Много слов было сказано, покуда не остановились на десяти саларах, предводителях [из] свиты, так чтобы главой их был хаджиб Бектугды, а кедхудаем ходжа Хусейн, сын Али Микала; [постановили] также снарядить пятнадцать тысяч всадников разного рода и две тысячи дворцовых гулямов. Бектугды сказал: “Я, слуга, повинуюсь приказу, однако говорят, у семи поваров[1100] котел не кипит: назначили в эту рать несколько человек /482/ именитых саларов, частью махмудовцев и