— Нет, — продолжал Гарри. — Ты не купишь. А жить, между прочим, стало приятней не из-за красивого утра, а благодаря сосискам, которых мы вчера наелись досыта. Мыло у тебя есть? На, держи. — Он протянул мне кусок мыла. Я стащил его в трактире, когда простачков там высматривал. Опустись на бревно и сунь голову в воду, освежишься маленько.

Тощий растирал полотенцем затылок и размышлял, видимо, о другом.

— Есть у тебя бекон и яйца? — спросил он меня.

— Нет, придется на завтрак приканчивать сосиски.

— А хлеба хватит? — осведомился Гарри.

— Хватит, — сказал я, — в ящике есть еще пара буханок, и масло найдется.

Пока я умывался, они развели костер и поставили котелки. Я заканчивал свой туалет, когда ко мне подошел Чернявый.

— Спал хорошо? — спросил он с иронией в голосе.

— Хорошо, — коротко ответил я.

— Довезешь нас утром до Бандавилока, ладно?

— Ладно.

— И табаку немного купишь?

— Пожалуй.

— Помочь тебе слезть с бревна?

— Нет, я сам.

— Отчего ты калекой стал?

— Детский паралич.

— У каждого свое. — Он, видимо, хотел еще что-то прибавить, но замолчал и только протянул руку: — Дай мне свое полотенце.

После завтрака я доставил их в Бандавилок, купил им табаку и постоял с ними на главной улице, пока они распределяли роли, готовясь приступить к «прочесыванию» города.

Тощему и Гарри предстояло заняться мясниками и пекарями, если же там ничего не выгорит, они пойдут с обходом жилых кварталов и будут попрошайничать по домам.

Тем временем Чернявый будет «удить, монету» у прохожих на главной улице. Я решил подождать и посмотреть, как он поймает первую рыбку.

Чернявый без видимого интереса приглядывался к прохожим, словно изучая обстановку. Тем временем Тощий посвящал меня в тайну «выуживанпя монет».

— Стоишь и ждешь, пока на горизонте не появится парочка, конечно, не муж и жена, а парень со своей девчонкой. Жди, пока не увидишь ошалевшего от любви молодца со своей кралей под ручку. Он на нее молиться готов, и она тоже глаз с него не сводит; такая парочка — это именно то, что тебе нужно, и попадаются они всюду. Увидал таких — сразу атакуешь парня. Действовать надо быстро и решительно. Он идет, будто по облакам шагает, а ты тут как тут, словно из-под земли перед ним вырос. Загораживаешь им с девушкой путь. Понимаешь? «Я без работы, приятель, — говоришь ты ему. — Трудно! Два дня ничего не ел. Может, поможешь немного?» Парнишка начинает быстро соображать, ему хочется, чтобы краля видела, какой он хороший. Она ждет. Ты, конечно, ей улыбаешься, чтобы она твою сторону взяла. Тут уж парень лезет в карман отказать ему никак нельзя, девчонка может подумать, что связалась с жадюгой, — и достает пару монет. Ты его вроде загнал в угол. У Чернявого это здорово получается.

Вскоре Чернявый на наших глазах выудил два шиллинга у юноши с девушкой, шествовавших под ручку. Подойдя к нам, он молча возобновил наблюдение за прохожими, следя уголком глаза, не появится ли полицейский.

Я попрощался со своими случайными спутниками и в глубине души пожалел, что снова остаюсь в одиночестве.

— Подвези, когда опять наткнешься на нас, — сказал Чернявый.

— Ладно, — пообещал я.

Я съездил на почту за письмами, пополнил запас еды и вернулся на прежнее место к мосту.

Под вечер я сидел в машине и перепечатывал свой фельетон. И вдруг увидел, что со стороны железной дороги, которая шла параллельно шоссе, только чуть подальше, ко мне направляется молодой парень.

За полчаса до этого в Бандавилок прошел товарный поезд, он так тяжело пыхтел, беря крутой подъем за лугом, что я невольно поднял голову от машинки и засмотрелся на выбивающийся из сил, пускающий в небо клубы дыма паровоз. По-видимому, парень, который приближался ко мне, соскочил с этого поезда на подъеме, не доезжая реки. Он шел к мосту по берегу.

С плеча парня свисала сумка для еды, веревка от сумки была перекинута через плечо к скатке. Поверх сумки — чтобы не пачкать одежду — был прицеплен котелок.

На парне был коричневый свитер с матросским вырезом и темные брюки клеш. На ногах красовались нарядные лакированные туфли. Позднее я заметил, что в туфлях у него лежат толстые брезентовые стельки, чтобы не ходить на собственных подошвах.

Молодые люди, странствовавшие пешком по дорогам, предпочитали легкую лакированную обувь не только из-за ее дешевизны — семь шиллингов шесть пенсов, — но и потому, что ее легко в одну секунду вычистить, протерев сырой тряпкой. Щегольские ботинки давали право входа на танцы, открывали путь к знакомству с приглянувшейся местной девушкой.

Эти юные рыцари дорог, подобно молодым повесам прошлого, любили щегольнуть: они носили брюки клеш, смазывали волосы бриллиантином и ввязывались в драки с местными юнцами — сынками зажиточных фермеров и садоводов, — раздражавшими их своим самодовольством и незнанием жизни.

В свою очередь, местные парни отвечали им неприязнью. По их милости легко было остаться без партнерши на танцах. Девушки, которым наскучила жизнь в обедневших из-за экономического кризиса городках, легко поддавались чарам бойкого «хобо», державшегося весьма уверенно, поскольку никто здесь не знал об унижениях и нищете, перенесенных им в родном городе. Здесь, в незнакомом месте, он мог выдавать себя за кого угодно — ведь завтра он все равно будет уже далеко.

Девушки охотно плясали с ним под враждебными взглядами с детства знакомых парней. Незнакомец всегда кажется интереснее. Вокруг танцулек постоянно вспыхивали драки, являлась полиция, и порядком избитый «хобо» попадал за решетку, где он мрачно мечтал о мести.

Эта бродившая по дорогам молодежь покидала родные города, так и не узнав, что такое труд, не изведав удовлетворения от того, что сам заработал себе на жизнь. Потеряв работу, родители не могли дольше содержать их, и они отправлялись в путь, в надежде прокормиться случайными заработками; дорога, однако, становилась для них не дорогой в жизнь, а постоянным полем битвы, где они на свой лад сражались против предавшего их общества.

Полиция безжалостно гоняла их из города в город, и они шли и шли зимой на север, летом — на юг. И если, случалось, им и предлагали работу, то на уважение они рассчитывать не могли.

Жители захолустных городков видели в них не безработных, стремящихся как-то прожить, а шайку мародерствующих бездельников, которые нарушают мирную жизнь Австралии. Фермеры и торговцы, уверенные в завтрашнем дне, считали этих юношей подонками общества, чуть ли не отбросами человечества, неполноценными австралийцами, людьми, которых надо остерегаться.

— Парни не хотят работать, предпочитают бездельничать. Того и гляди, стащат у тебя овцу, яблоки, курицу или хлеб…

— Плачу тебе фунт в неделю,