Таким образом Горбачёв официально становился одним из основных претендентов на пост генсека. Во время болезни Андропова он старался приблизить к себе всех своих потенциальных союзников, особенно в этот момент был обласкан «давний друг» Е. Чазов. Андропов больше уже не интересовал молодого карьериста, напротив, он, скорее, мешал ему со своими пробуксовывающими, непродуманными реформами, своей жёсткой конфронтацией с Черненко и «старой гвардией», с навязчивым желанием перетрясти кадры, когда со всех краев страны в Москву собирались периферийные чекисты, по старой привычке своим зорким оком продолжавшие подглядывать за всеми, в том числе и за ним, за Горбачёвым.

Роль яростного поборника резкой смены кадров и проведения реформ сталинскими методами теперь мало способствовала росту его популярности. И Горбачёв, что было ему не внове, меняет мундир кагебешного приспешника на цивилизованный пиджак последователя и единомышленника Фёдора Давыдовича Кулакова. Только Горбачёв имел множество преимуществ перед покойным. Он не отличался настойчивостью, честностью и бескомпромиссностью, теми качествами, которые столь нелюбимы в среде чиновников; напротив, Горбачёв был уступчивым, готовым колебаться вместе с линией партии. Однако подобное состояние длилось недолго. После того как здоровье генсека стало ухудшаться, Горбачёв вновь становится жёстким, нахрапистым ловцом власти. К его обязанностям по контролю за партийными кадрами добавляется ещё надзор за экономикой. Судя по тому, как стал вести себя Горбачёв в Кремле, стало ясно, что дни Андропова уже сочтены.

Горбачёв встречался с первыми секретарями республиканских и областных комитетов партии. От имени Политбюро назначил Воротникова Председателем Совета Министров Российской Федерации. На Горбачёва возлагалось проведение отчётно-выборных партийных конференций. Тем самым ему дали все возможности для формирования собственной команды. Этим он активно занялся, лавируя между существующими командами, выдёргивая и из той, и из другой своих союзников.

Человек Андропова, Романов был достаточно умён, имел деловую хватку, являлся прекрасным организатором, и, хотя его шансы на успех были в тот момент более чем сомнительны, он решил пойти на риск и попытать счастья. Конечно же, Романова не устраивали Константин Устинович и его «старая гвардия», он был сторонником разумного реформирования и омоложения кадров, но Горбачёв, такой, каким его узнали за последние месяцы, устраивал Романова ещё меньше, чем дряхлеющий Черненко, срок жизни которого отмерялся если не месяцами, то по крайней мере несколькими годами. Именно за это время Романову предстояло приобрести необходимый вес в Кремле, попытаться переманить к себе сторонников андроповского курса, одновременно оставаясь в мире со «старой гвардией», всё ещё имевшей большое влияние в партии.

Романов очень близко подошёл к трону. Ещё совсем недавно это был всего лишь подающий надежды первый секретарь Ленинградского обкома, когда вдруг его карьера сделала резкий скачок, и в пятьдесят три года он стал полноправным членом Политбюро. Это был невысокий, крепко сложенный, очень энергичный человек. В кремлёвских коридорах он один из немногих производил хорошее впечатление. Романов обладал широким кругозором, много ездил, посетил Финляндию, Грецию, Норвегию… Его знали за рубежом и, по тем сведениям, которые можно было почерпнуть из «вражеских» радиоголосов, относились к нему с опаской.

В Григории Васильевиче видели сильного самостоятельного руководителя, который обладал многими необходимыми для того переходного периода качествами. Романов, пожалуй, единственный имел собственную программу реформ, мягче, чем у Андропова, и не такую беззубую, как у Черненко. Он был достаточно молод, чтобы суметь провести её в жизнь, обеспечить стабильное её выполнение минимум лет на десять. У Романова была возможность сформировать свою команду из совершенно свежих, прежде далёких от кремлёвской кормушки кадров, так как ленинградская партийная организация за время существования советской власти неоднократно подвергалась жёстким чисткам и не была в достаточной степени представлена в Москве, где доминировали днепропетровские и ставропольские группировки. Ко всему этому Григорий Васильевич обладал требовательностью, сильным характером и самобытным умом.

Единственный шанс Романова завладеть властью был тесно связан с Черненко. Только завоевав доверие «старой гвардии», он сумел бы обойти Горбачёва, к тому же он вполне мог рассчитывать на поддержку части бывшей андроповской команды, которая не примкнула ещё ни к Горбачёву, ни к Черненко. Уязвимость позиции Романова состояла в том, что здоровье Черненко оставляло желать лучшего, как и его влияние в ЦК, тающее с каждым днём. Помимо поддержки генсека необходимо было заручиться ещё чьим-то благорасположением в Политбюро. Этим человеком стал Устинов. Дмитрий Фёдорович обладал как сильным влиянием в аппарате, так и неограниченной властью в армии, которая в переходные периоды начинает играть решающую роль.

Романов начал активную кампанию по выдвижению себя в официальные преемники. Его выступления на заседаниях Политбюро носят взвешенный, конструктивный характер, он снискал доверие «старой гвардии», с ним корректно расшаркиваются его соратники «андроповского набора». На официальных встречах он появляется в первых рядах руководителей рядом с Черненко.

Угроза того, что Романов, а не Горбачёв окажется более удачливым «ловцом власти», была вполне реальна. И тут Михаил Сергеевич применил свой излюбленный приём — дискредитацию своих политических противников. Внезапно поползли какие-то обрывчатые, тёмные слухи о свадьбе дочери Романова, на которой якобы фигурировал необыкновенно ценный сервиз из коллекции Эрмитажа, принадлежавший ранее Николаю II. Поговаривали, источник, кстати, установить так и не удалось, подгулявшие гости принялись бить музейную посуду, причём нанесли громадный ущерб эрмитажной коллекции. Были ли на этот счёт какие-то письменные жалобы и кем они были подписаны, я не знаю, но только разбираться по поводу этой неприятной истории поехал Горбачёв, лично… Безусловно, Михаил Сергеевич приложил все усилия для того, чтобы найти как можно больше компрометирующего материала на своего политического противника. Слухи вроде бы не подтвердились, но Горбачёва это никак не устраивало, в его речах появился некий странный акцент. Хотя он говорил о злоупотреблениях «некоторых» руководителей своей властью, о нескромном поведении «отдельных» членов партии, как один из примеров подобных злоупотреблений приводил слухи о разбитом сервизе, дипломатично добавляя, что с этим нужно ещё разобраться, при этом ни слова не говоря о результатах собственной проверки, не подтвердившей тревожных сигналов.

Я присутствовал на докладе Горбачёва, вернувшегося с пленума из Ленинграда, на котором освобождали Романова от обязанностей первого секретаря обкома в связи с выдвижением секретарём ЦК КПСС. Нужно сказать, что на пленуме Григория Васильевича тепло проводили. Однако Горбачёв всё представил в ином свете — будто ветераны партии подходили к нему, Горбачёву, с настойчивыми требованиями разобраться со скандальной историей с сервизом.

После этого по цековским коридорам не без помощи Михаила Сергеевича был запущен анекдот: «У армянского радио спрашивают: «Что изменилось в России с семнадцатого года?» Армянское радио отвечает: «Ничего. В «Елисеевском» торгуют, в Мариинке танцуют, а Романов правит». Подобные шутки в ЦК воспринимались всерьёз и с раздражением. Над Романовым стали сгущаться тучи.