13 октября был обнародован очередной указ Мэйдзи относительно необходимости укрепления морали. В нем говорилось о том, что после победы в войне с Россией японцы впали в эйфорию, стали думать только про наращивание собственного благополучия, увлеклись удовольствиями и шикарной жизнью. И это в то время, когда следует озаботиться совсем другим. Прежде всего верностью императорскому дому, трудолюбием, бережливостью и производственными делами.

В подтексте указа читалось не только конфуцианское стремление к скромности и экономии, но и необходимость предотвратить распространение анархистских и социалистических идей.

В этом году в Токийском императорском университете открылась кафедра колонизации. Правительство пришло к выводу, что освоением уже приобретенных колоний, а также тех колоний, которые еще будут завоеваны, должны заниматься профессионалы. Колонизационный проект был многолетним.

Жизнь неумолимо шла вперед, и на улицах Токио появились первые почтовые автомобили. Каждый из них вмещал полторы тонны писем и посылок.

В этом году произошла забастовка студентов Высшего коммерческого училища в Токио. Подумать только: они требовали смены директора! Директора, то есть главного их учителя, сэнсэя! Вещь совершенно немыслимая еще несколько лет назад. И это произошло несмотря на школьные уроки морали, на которых будущие студенты ВУЗа наверняка получали положительные оценки…

Власти по-прежнему пытались обрести поддержку в деревне, рассматривая ее в качестве противовеса «городу», который все больше выходил из-под контроля. В этом году началась инициированная Министерством внутренних дел кампания по «улучшению местного самоуправления». Ее главная идея заключалась в том, чтобы мобилизовать крестьянство на выполнение общенациональных задач. Несколько сотен деревень назначили «образцовыми». В этих деревнях создавались самые различные ассоциации и общества: общество трудолюбия и бережливости; общество агротехники; молодежная ассоциация по исправлению нравов; ассоциация глав семейств; женское общество; ассоциация резервистов; военная ассоциация; общество женщин-патриоток; общество Красного Креста; образовательная ассоциация; общество юных буддистов и др. Многие подобные общества (например, образовательные) были организованы еще в 70-х годах прошлого века, патриотические ассоциации появились после японско-китайской войны, религиозные объединения существовали еще в период Токугава. Трудовая кооперация была традицией японской деревни, крестьяне чувствовали себя в коллективе привычно и уютно. Государство решило воспользоваться этой чертой крестьянства и направить коллективную энергию в нужное и послушное русло.

Создаваемые в деревнях ассоциации объединялись в координируемые из Центра общенациональные сети. Общественные организации превращались в полугосударственные. Токио буквально «прошил» деревню своими патриотическими нитями. В отличие от «классических» европейских тоталитарных режимов ХХ века – Италии, Германии и Советского Союза – в Японии основная ставка была сделана не на горожан, а на крестьянство. Участие населения в добровольных проправительственных объединениях было более активным в деревне, чем в городе[361]. «Народность» японского государства достигалась прежде всего за счет его крестьянской составляющей – отрицания индивидуалистических ценностей, моделирования общества по семейному патерналистскому образцу. Этот образец был распространен на любое общественное объединение и нацию в целом.

26 октября председатель Тайного совета Ито Хиробуми прибыл в Харбин по российской железной дороге. Прилегающая к ней полоса считались территорией Российской империи. Хотя Ито раньше заявлял, что просто хочет немного развеяться, на самом деле его целью была встреча с российским министром финансов В. Н. Коковцевым. Предстояло обсудить планы Японии по предстоящему присоединению Кореи. В прошлом году сопротивление 70 тысяч корейских повстанцев оказалось особенно упорным. В боях с японской армией погибло около 15 тысяч человек. Но силы были неравными, японцы потеряли всего 245 жизней.

Коковцев зашел в вагон, поздоровался. На перроне выстроился почетный караул. Коковцев предложил Ито обойти его. Они вышли на платформу, Ито совершил обход караула. Затем Ито направился к группе японских жителей Харбина, которые намеревались поприветствовать его. В этот момент некий молодой человек отделился от толпы и сделал шесть выстрелов из пистолета. Три первых пули попали в Ито и смертельно ранили его.

Российские охранники немедленно схватили преступника. Им оказался кореец по имени Ан Чун Гын. В момент задержания он успел трижды прокричать: «Да здравствует Корея!» Ито умер через полчаса. Перед смертью он прошептал: «Какой идиот!»

Еще в детстве Ан обнаружил способности к учению, был начитан в конфуцианстве, но затем принял католичество. Он тяжело переживал японское засилье в Корее, но свято верил в то, что Мэйдзи искренне желает ее независимости. А вот злой Ито Хиробуми, полагал Ан, обманывает доброго императора и проводит такую политику, которая ведет к порабощению его родины. Вот потому Ан и решил застрелить Ито. Для того чтобы сойти в глазах русских солдат за процветающего японца, он приобрел шикарный наряд, пошитый в Париже. Ан мыслил так же, как и миллионы японцев. Они могли быть недовольны правительством, но сам Мэйдзи находился вне критики.

Через два дня после удавшегося покушения Ана передали японцам. Он не просил о помиловании. Он просил только о том, чтобы его заветные мысли относительно преступной политики Ито стали известны Мэйдзи. Ан не сомневался, что император примет надлежащие меры, и тогда между Кореей и Японией навечно установятся добрососедские отношения. Ан обвинял Ито во всех смертных грехах. В частности, он инкриминировал ему убийство отца Мэйдзи, императора Комэй. Если бы он навел справки, то обнаружил бы, что в момент смерти прежнего императора Ито Хиробуми был болен и находился вовсе не в Киото, а в своем родном княжестве Тёсю.

Вряд ли подлежит сомнению, что убийца страдал какой-то разновидностью политическо-психического расстройства. Тем не менее его приговорили к смерти через повешение. Ан был разочарован: он считал себя борцом за правое дело, узником совести, а его признали виновным в вульгарном убийстве. За весьма недолгое пребывание в тюрьме он успел написать свою автобиографию. Ан не молил о помиловании, но он попросил отсрочить исполнение приговора на две недели, которые требовались ему для завершения труда «О мире в Восточной Азии». Ему отказали.