театр. директора дело намереваются двинуть вперед. Вчера по его поручению я говорил с М. П. Рейнгардт. Мною получен текст франц. адаптации, каковой я намерен отправить тебе заказным пакетом. Думаю, тебе следует хорошенько его проработать [...] Руководители намечающейся постановки (т. е. директор, переводчик-адаптатор, Рейнгардт и художник) просят тебя как можно скорее дать заключение о тексте (его корректности или необходимых изменениях по твоим точным указаниям).

Затем они срочно и убедительно (и это уже второй раз!) просят помочь их постановке авторскими указаниями.

Декорации (обстановки комнат в стиле описываемого момента).

Костюмы — напр. Аметистова в первом акте, Манюшки и т. д.

Типы и характеры главн. действ. лиц, в частности, обрисовку Аллы (для М. П. Рейнгардт).

Всякие указания, детали, может быть, рисунки, снимки будут невероятно ценны. Конечно, речь не идет о копии постановки Вахтанговского театра, о чем ты пишешь в письме 30 авг. 1933, пункт 10.

Эти твои указания будут иметь очень большое значение, т. к. здесь есть много «спецов», бывших или не бывших в СССР, которые мнят, что до тонкостей знают и разбираются в русских постановках и, конечно, городят чушь невыразимую. Здесь твои указания — да еще на франц. языке будут единственным мерилом правды и душой автора, которые спасут пьесу и спектакль от «клюквы» и недобросовестной политической спекуляции.

Здесь уместно рассказать о постановке «Зойк. кварт.» в Белграде (Югославия). Кто-то перевел на сербский язык «Зойк. кв.» и состряпал «постановочку» для тамошнего театра. Сделано это было так головотяпски, что на премьере вышел скандал: публика начала протестовать против пошлости и распущенности. Неясно, снята ли данная обработка дирекцией или нет. В июле я буду в Югославии и постараюсь добраться до Белграда, театра и восстановить истину. Обращались ли к тебе эти незнакомцы? Знаешь ли ты что-либо об этом? Я лично узнал об этом немного поздно и не мог достать белградских газет того периода. Что наворотили там дельцы, пока мне неизвестно! Приложу все усилия, чтобы узнать истину.

Постановка здесь намечается серьезная, привлекаются первоклассные артисты, хороший театр [...] Пьесу нужно сделать хорошо и тонко, под твоим руководством, ибо успех этой постановки весьма важен и откроет интересные перспективы [...]

Было бы хорошо, если бы ты немедленно подтвердил получение этого письма и франц. перевода пьесы [...] Указания же о постановке (Михаил, они очень важны и совершенно необходимы!) — по возможности на французском — перешли на имя M-me Marie Reinhardt [...]

Ну, пора, уже утро, и я устал.

Обнимаю тебя и шлю сердечный привет Люсе.

Николай.

Познакомился и виделся пару раз с Евг. Ив. Замятиным».

333

См. письмо Булгакова к Горькому от 1 мая 1934 г.

334

См. письмо Булгакова к И. В. Сталину от 10 июня 1934 г.

335

В начале 1933 года Театр Русской Драмы в Риге, проявлявший большой интерес к творчеству Булгакова, поставил пьесу «Мольер» под названием «Комедианты господина».

336

У меня в чемодане десять колод карт и несколько портретов Ленина. Этот славный Ильич, он мне спас жизнь! Это ему зачтется! (франц.)

337

Портрет нашего великого Ленина, его улыбка за двадцать копеек... (франц.)

338

О! Я сказал это вежливо Сталину! Аллилуйя: Сталину?.. Этот парень гениален... (франц.)

339

И этот эпизод зафиксирован в дневнике Е. С. Булгаковой: «Из Парижа прислали перевод «Зойкиной». У М. А. волосы стали дыбом. Перевод-то вообще недурной, но в монологе Аметистова переводчики самовольно вставили имена Ленина и Сталина в неподходящем контексте. М. А. послал тут же письмо с требованием вычеркнуть имена».

340

Там же было опубликовано и письмо руководства кинофабрикой:

Уважаемый товарищ Булгаков!

Настоящим сообщаем вам, что вышестоящими инстанциями даны дополнительные указания по исправлению сценария «Мертвые души».

Полагаю, что вы больше, чем кто-либо другой, заинтересованы в судьбе сценария, а следовательно, и картины «Мертвые души», и учитывая, что привлечение нового автора к осуществлению переделок вряд ли целесообразно как с точки зрения существа сценария, так и с точки зрения вашего правового положения как автора, ниже излагаем основные исправления, которые мы вам предлагаем внести в сценарий.

1. Усилить моменты, характеризующие тот социальный фон, на котором развертывается действие (слухи о мертвых душах, проникающие в деревню и приобретающие там уродливую форму; губернатор, приезжающий в город не только по чичиковскому делу, но и потому, что в губернии неблагополучно; сцена в кабаке с Селифаном и Петрушкой; торговля Чичикова с кузнецами; «Вшивая спесь»; отдельные пейзажные вставки).

2. Усилить роль «дамы приятной во всех отношениях» (заключение Чичикова на балу, приход Чичикова в номер).

3. Ввести сон Чичикова на кладбище (фантасмагория с «оживающими» мертвыми душами).

На полях письма Булгаков отметил: «получил 18.10.34 года вечером. Вручено мне на квартире Г. П. Кузнецовым. М. Булгаков».

341

Пырьев Иван Александрович (1901–1968) — кинорежиссер, народный артист СССР (1948). Автор фильмов: «Партийный билет» (1936), «Идиот» (1956), «Братья Карамазовы» (1968) и др.

342

Загорский М. В. — один из руководителей кинофабрики.

343

Здесь же публикатор Г. Файман приводит интересный документ, из которого следует, что отношения между соавторами складывались действительно творческие, дружеские. На комплекте журнала «Искра» за 1861 год Булгаков написал:

«Милому Михаилу Степановичу Каростину. М. Булгаков, 8.03.1935 г., Москва.

P. S. Сохраните себя таким, как Вы есть, и, если Вам будут показывать свиные рыла вместо лиц, твердо повторяйте — «вижу свиные рыла!»

Пишу это в память наших мучений над «Ревизором» с большой верой в Вас.

Ваш М. Булгаков»

Тогда же. Там же.

Фильм по «Ревизору» был начат, но завершению его помешали обстоятельства того времени. В «Правде» были напечатаны в начале 1936 года несколько статей по литературе и искусству. После этих статей еще крепче закручивали «гайки», так, что невозможно было дышать свободным художникам. Г. Файман приводит два выступления, из которых ясно, почему фильм по «Ревизору» был закрыт: «Режиссер Каростин ставит в кино «Ревизора», — говорил А. Довженко в конце февраля 1936 года в Доме кино. — Я думаю, что такую тему нельзя давать начинающему режиссеру.