347

Имеется в виду пьеса Корнейчука «Платон Кречет» в постановке И. Я. Судакова. Премьера пьесы состоялась в июне 1935 г.

348

Речь идет о переписке А. П. Чехова и О. Л. Книппер (издана в трех томах в 1934–1936 гг.). В письме П. С. Попова, в частности, говорилось: «Я как-то с боязнью брался за книгу, опасался, что еще больше разочаруюсь в Книппер. Но письма говорят в ее пользу...»

349

Очевидно, Булгаков имеет в виду актрису Лидию Михайловну Кореневу (1885–1982), игравшую Мадлену.

350

Незадолго перед этим Н. А. Булгаков писал брату: «Недели через три в СССР уезжает мой шеф — чудесный бактериолог проф. Феликс д’Эрель, открывший бактериофаг. Он приглашен сделать несколько сообщении. Если он будет в Москве (и встретится с тобой. Его маршрута и программы я не знаю), я прошу тебя оказать ему при случае всякую поддержку по мере сил, средств и возможностей. Это очень порядочный и милейший человек, высококультурный [...] Познакомь его с театральным делом, устрой, если, конечно, можешь, посещение театра, представлений. Он ко мне великолепно относится и сделал много добра». Булгаков, естественно, собирался достойно выполнить просьбу брата, тем более что Николай Афанасьевич крайне редко затруднял Булгакова просьбами.

351

«В Северную Америку, — сообщал Николай Афанасьевич, — поехала группа драматических артистов под руководством арт. Леонидова, который тебя знает. Они дают там и твою «Белую гвардию». Перед отъездом я с ним виделся, и он обещал мне лично позаботиться о защите твоих авторских прав по этим спектаклям».

352

В деталях описывая предварительную работу к постановке «Зойкиной квартиры», Николай Афанасьевич убедительно просил выслать авторские комментарии к тексту пьесы.

Лаконичная запись в дневнике Е. С. Булгаковой по этому поводу: «Письмо от Николая, Мишиного брата, из Парижа. «Зойкину квартиру» все-таки хотят ставить в Парижском театре [...] Масса запросов, в том числе запрос о спектаклях группы актеров (б. художественников) в Сев. Америке. Ставят «Дни Турбиных». Кто будет охранять Мишины права?»

353

В дневнике Е. С. Булгаковой от 22 апреля 1935 г. имеется следующая запись: «Сегодня мы с Мишей прочли протокол репетиции «Мольера» [...] Из него видно, что Станиславский всю пьесу собирается ломать и сочинять наново. В сцене «Кабалы», например [...] Чаша терпения переполнилась, и Миша тут же продиктовал мне письма Станиславскому и Горчакову с категорическим отказом от переделок».

Станиславский спокойно отнесся к письму Булгакова. Не изменяя текста пьесы, он стремился актерскими и режиссерскими средствами доказать свою правоту.

Биографы К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко подробно описали ход репетиций «Мольера», использовали стенографические записи бесед режиссеров с актерами и другие документы времени.

Перескажем здесь наиболее существенные факты постановки пьесы.

Много лет уже тянулась история с постановкой «Мольера», то ярко вспыхивала, то угасала вновь. 5 марта 1935 г. Н. М. Горчаков показал Станиславскому всю пьесу, кроме картины «Смерть Мольера». По воспоминаниям Н. М. Горчакова, старый мастер смотрел репетицию с живейшим интересом, сочувствовал героям, улыбался во время комедийных сцен. Потом в присутствии артистов, Горчакова и Булгакова он высказал свои замечания. Эти замечания Станиславского записал помощник режиссера В. В. Глебов: «Считает, что спектакль и пьеса требуют доработки. Главный недостаток С. видит в односторонней обрисовке характера Мольера, в принижении образа гениального художника, беспощадного обличителя буржуа, духовенства и всех видов шарлатанов».

«Когда я смотрел, я все время чего-то ждал... Внешне все сильно, действенно... много кипучести, и все же чего-то нет. В одном месте как будто что-то наметилось и пропало. Что-то недосказано. Игра хорошая и очень сценичная пьеса, много хороших моментов, и все-таки какое-то неудовлетворение. Не вижу в Мольере человека огромной мощи и таланта. Я от него большего жду... Важно, чтобы я почувствовал этого гения, непонятого людьми, затоптанного и умирающего. Я не говорю, что нужны трескучие монологи, но если будет содержательный монолог, — я буду его слушать... Человеческая жизнь есть, а вот артистической жизни нет. Может быть, слишком ярка сценическая форма и местами убивает собой содержание».

В спектакле «много интимности, мещанской жизни, а взмахов гения нет».

С. вступает в спор с М. А. Булгаковым, который утверждает, что Мольер «не сознавал своего большого значения», своей гениальности. И Булгаков в своей пьесе «стремился, собственно, дать жизнь простого человека».

«Это мне совершенно неинтересно, что кто-то женился на своей дочери, — возражает С. — ...Если это просто интим, он меня не интересует. Если же это интим на подкладке гения мирового значения, тогда другое дело». Мольер «может быть наивным, но это не значит, что нельзя показать, в чем он гениален».

С. предлагает «расставить нужные акценты («крантики, оазисы»), которые придадут всей пьесе и спектаклю иное звучание» (см.: Виноградская И. Жизнь и творчество К. С. Станиславского. Т. 4. С. 396–397).

Булгаков описал свои впечатления от встреч со Станиславским, читатели уже знают, что им «овладела ярость». Но он смирился на первых порах и попытался «вписывать что-то о значении Мольера для театра», попытался «показать как-то, что он гениальный Мольер и прочее». Сидел над экземпляром, и «рука не поднимается».

Булгаков переделал картины «Ужин короля» и «Собор», внес небольшие поправки и в другие сцены, так, больше для видимости, чем по существу.

В апреле Станиславский проводит несколько репетиций «Мольера», «беседует с исполнителями об образах, разбирает роли по линии физических действий, уточняет главное, наиболее существенное в каждом куске и сцене, выявляет отношение каждого действующего лица к Мольеру, учит актеров типичным для мольеровского времени манерам, ритуалам, жестам...» [см.: Виноградская И. Указ. соч. С. 403].

Переделки пьесы не удовлетворяют Станиславского, и он снова возвращается к тексту пьесы, настаивает на том, что автор обкрадывает сам себя и сам себе вредит, потому что в пьесе «много исторически неверного». Булгаков наотрез отказался вставлять в свою пьесу подлинные тексты произведений Мольера, вспоминал позднее Горчаков, для того, чтобы, по мнению Станиславского, показать Мольера гениальным комедиографом.

На одной из репетиций В. Я. Станицын, игравший роль Мольера, почувствовал, что Станиславский добивается от него исполнения совсем другого характера Мольера, а не того, каким он изображен у Булгакова. Станицын сказал об этом Станиславскому, но Учитель настаивал на своем понимании Мольера, считая главным в его жизни то, что он боролся и его задавили,