Второе направление держалось того мнения, что наилучший образ действий — не делать ничего или как можно меньше, до тех пор пока Соединенные Штаты с их почти неограниченными людскими ресурсами не нанесут удар на Западном фронте. Это должно было произойти примерно в 1918 году, возможно через год. Это направление усиленно поддерживалось французами после неудач под Верденом и Шеми-де-Дам, при условии что кто-нибудь, возможно британцы, продолжит в это время атаковать на Западном фронте. Изъян этой аргументации заключался в том, что полевая германская армия не была сломлена и должна была получить значительные подкрепления, если — что казалось все более вероятным — Россия выйдет из войны в результате революции. Царь Николай II был свергнут и принужден отречься от престола в марте 1917 года,[58] Ленин и большевики все решительнее вели наступление на новое российское Временное правительство, и хотя это правительство обещало продолжать войну на стороне союзников, никто не знал, как долго оно сможет выполнять эти обещания и что сделают большевики, когда придут к власти.

Избавившись от необходимости вести войну на два фронта и получив почти год на восстановление своих сил на Западном фронте, Германия оказывалась в неуязвимом положении. Многие, в том числе фельдмаршал Хейг, считали, что единственное решение состоит в постоянном давлении и истощении германской армии до тех пор, пока она не потеряет окончательно способности сражаться. Теперь ясно, что Хейг и Робертсон были правы, и все прочие аргументы не имеют значения — война будет выиграна с поражением Германии, и единственным местом, где она могла быть разбита, был Западный фронт. Сражаться в другом месте означало попусту тратить время и людей.

Место действия переносится теперь на Парижскую конференцию 4–5 мая 1917 года. Как мы видели, эта встреча и предваряющее ее военное совещание закончились общим соглашением позволить Хейгу наступать во Фландрии — при условии, что французы окажут им поддержку в другом месте. Хейг вследствие этого был уверен, что получил карт-бланш на исполнение своего плана, и приступил к проведению кампании во Фландрии. На этот счет он, однако, заблуждался. Волнения во французской армии лишили ее всякой возможности предпринять сколько-нибудь крупное наступление летом, и это отсутствие французской поддержки немедленно лишило Ллойд Джорджа всякой решимости.

Он был не единственный, кто сомневался в безупречности решений англо-французской конференции. Через неделю после этой встречи Палата общин провела секретное заседание для обсуждения войны, в ходе которого депутаты горячо выступали против дальнейших наступлений. Черчилль, командовавший батальоном на Западном фронте после отставки из Адмиралтейства, говорил, что не следует предпринимать новых наступлений, пока на поле боя не явится мощь Соединенных Штатов. Выдвигалось старое предложение, что итальянцы, снабженные этой всеобщей панацеей — тяжелой артиллерией, — могут нанести более решительный удар, и шли толки о том, как вышибить австро-венгерскую подпорку, затеяв переговоры о сепаратном мире с австрийским императором Карлом, который был бы рад вывести Австро-Венгрию из войны посредством такого мира. Эта идея, впрочем, уже обсуждалась и была отвергнута державами Антанты.

Результатом этого секретного парламентского заседания была еще одна перемена настроения. Ллойд Джордж не желал более бесполезных наступлений на Западном фронте. В конце мая он сказал Робертсону, что Хейг должен беречь людей, поскольку ситуация с призывом обстоит не лучшим образом, и поэтому нельзя гарантировать непрерывное поступление обученного пополнения.

Хейг, естественно, не принял этого решения. Он продолжал выполнять свой план наступления во Фландрии и 7 июня достиг ошеломительной победы, когда армия Плюмера взяла Мессины, обеспечив тем самым стартовые позиции для дальнейшего наступления. Радость Хейга по поводу этой победы была недолгой. На следующий день в первый раз собрался новый комитет. Это был Комитет военной политики, состоящий из Ллойд Джорджа, лорда Милнера, Эндрю Бонара Лоу и лорда Керзона,[59] секретарем был сэр (в будущем) Морис Хэнки. Хэнки был другом Хейга и Робертсона, а потому дискуссии в этом комитете вскоре стали им известны.

Задача Комитета военной политики состояла в «сборе фактов и анализе военной политики в целом и стратегии войны». Поскольку война к этому времени продолжалась уже почти три года, создание комитета для рассмотрения подобных фактов выглядело несколько запоздалым, однако новое учреждение не было просто ведомством для рассмотрения фактов. В течение нескольких дней оно пришло к заключению, что главный удар по Центральным державам должен быть нанесен в Италии и что средством сподвигнуть на это итальянцев может служить не только снабжение их тяжелой артиллерией, но и посылка туда двенадцати британских дивизий. Это последнее передвижение лишило бы Хейга возможности предпринимать дальнейшие наступления во Фландрии.

Робертсон, узнавший об этом плане от Хэнки, пришел в ужас. Он послал срочное секретное предупреждение Хейгу, что Комитет военной политики вызовет его и будет опрашивать подробно относительно его планов на лето. «Не говорите, что вы можете окончить войну в этом году, — писал начальник главного штаба, — или скажите, что Германия почти повержена. Доказывайте, что ваш план наилучший — он действительно лучший, — и потом предоставьте им отвергнуть ваши и мои рекомендации. Они на это не осмелятся».

Робертсон был прав, однако когда он и Хейг были призваны в Комитет военной политики 19 июня, они нашли этот опыт чрезвычайно неприятным. Опросы продолжались целых шесть дней и начались с того, что Хейга попросили детально изложить свой план комитету. Любезность, которую Ллойд Джордж демонстрировал полтора месяца назад на Парижской конференции, теперь совершенно исчезла, и генералы были подвергнуты допросу с пристрастием. Поскольку Хейг и Робертсон были самыми молчаливыми людьми, когда-либо занимавшими государственные посты, требование Комитета изложить просто все обстоятельства дела было для обоих настоящей пыткой. Хейг в конце концов продемонстрировал стратегические возможности своего плана на 1917 год, изобразив руками широкую дугу на карте Фландрии и восточной Бельгии, проделал обеими руками неопределенные размахивания к северу и востоку и закончил, уперев левый мизинец в границу Германии. Потом говорили, что Ллойд Джордж «никогда не мог простить этого пальца».