Но типографы и граверы были городскими профессионалами, их модели и темы были взяты из городов, даже фигуры крестьян и их жизненные аксессуары, когда они появлялись, по-видимому, были сделаны по городским образцам. Так было всегда, и большинство традиционных изображений, выходивших из печати, так или иначе отражали городские устои. Но образы прежних времен стали привычными, успели просочиться в сельский мир и быть принятыми им. Другое дело - современные различия в речи, одежде, ценностях. Подобно миссис Минивер, проецируемой на афганскую аудиторию, такие картины могли придать экзотику, но расстояние между двумя совершенно разными образами жизни ограничивало привлекательность многих изображений в сельской местности.

Некоторые из этих гравюр были навеяны мелодрамами или опереттами. Одна из любимых гравюр была посвящена "Фильке мадам Анго". Другие посвящены образцовой тематике, в конце которой грешников ожидает заслуженная кара.

 

Катастрофы и трагический конец ребенка, который все портит" (1863) и "Два подмастерья Пеллерина" (1864), вдохновленные "Промышленностью и праздностью" Хо-гарта, светской версией истории святого Идла. Как и другие серии конца 1860-х годов, все они весьма напоминают друг друга по костюмам и сценам.

В то время как детские романы графини Сегюр были рассчитаны прежде всего на детей средней и мелкой буржуазии. Другие гравюры политического характера, например, о гротескном горбуне месье Майе, были очень популярны даже среди рабочих, особенно парижских, но не прижились в сельской местности. Крестьяне держались за свои традиционные образы и мораль до тех пор, пока те и другие существовали. Даже в 1874 году Эпиналь выпустил две разные гравюры с изображением добродетели. В одной из них, городской, брошенная невеста обогащает свою семью торговлей. В другой, на тему кузнечика и муравья, аккуратная, трудолюбивая Марта получила предложение руки и сердца: "Мисс Марта, меня зовут Бигарро. У меня есть своя мельница, которая приносит мне 1 000 экю в год. Я предлагаю вам свою руку и свою мельницу". Добродетель заслужила и принесла награду, но устремления, ценности и возможности города и деревни продолжали различаться и в первое десятилетие Третьей республики"?

Каким бы ни был посыл или форма подачи, популярность и влияние самой формы не вызывает сомнений. Эти картинки были большой библией для маленьких людей. Долго и внимательно изучаемые мужчинами, женщинами и особенно детьми, которых мало что отвлекало и привлекало, они накладывали мощный отпечаток на сознание людей. Анатоль Франс свидетельствовал, как много он обязан изображениям д'Эпиналя. С ними переплетается творчество Шарля Пеги. В "Больших деньгах дьявола" показано то, что он описал в "Аргенте" (1913) как заражение народа капиталистической буржуазией: все сословия, особенно простолюдины, смиренно собирают золотые монеты, розданные дьяволом. Погребение в Марл-Боро дает начало длинной дискуссии об историческом анализе в Clio II. Образы Святой Жанны, столь популярные в Орлеане, вдохновляли Пеги на поклонение. В один из оптимистических моментов он даже сравнил свою жизнь с образом д'Эпиналя: "Он был маленьким, хорошо работал,... ходил в школу... и поднялся в мире". Если на Пеги эти картины произвели такое впечатление, то что же говорить о полуграмотных людях, которые были их основной аудиторией? Они усиливали ненависть простого человека к денежной власти, фигуре еврея.

Затем появились образы современного мира. Текущие события и пропаганда всех мастей стали занимать все большее место. Уже в 1848 году правительство десятками тысяч распространяло фотографии генерала Кавеньяка. Последующий режим делал то же самое в отношении Наполеона III и его семьи. Претенденты на престол при Третьей республике - принц Виктор Бонапарт, граф де Пари, генерал Буланже - последовали его примеру.

Часто такие "эпизодические" гравюры сопровождались балладой, объяснявшей изображенное сенсационное или страшное событие. В этот момент традиционный и современный сенсационизм слились в популярной литературе, особенно пристрастной к кровавым преступлениям, сказочным историям и прочим пугающим вещам, от которых мурашки бегут по коже, как от современных фильмов ужасов, - канарде.

Канарды и оккастонели (первые - листы фолианта, вторые - страницы меньшего размера) относятся к XV веку и изобретению книгопечатания. Как канарды получили свое название, точно неизвестно, возможно, от имперского орла на боевых бюллетенях Наполеона. Во всяком случае, вскоре этот термин стал обозначать абсурдную историю, адресованную легковерной публике. Возможно, поэтому Бальзак в 1840-х годах ошибочно полагал, что газета погубила канарды. Отчасти правый для Парижа, он был совершенно неправ в отношении сельской местности, где они распространялись десятками тысяч до конца века, а иногда и позже.

Не обязательно сенсационные, канарды иллюстрировали и обсуждали новости, давали полезные советы (как приготовить смородиновый сироп или вылечить судороги), предлагали календари. Но больше всего они запомнились своими рассказами о диковинных событиях и странных зверях, реальных или вымышленных: пираты, похищающие девиц; набеги великого африканского террорифа на берега Мономотапы; появление орангутанга в Саду растений; покушения на престол; воздвижение обелиска на площади Согласия; войны в разных частях света; большие пожары или катастрофы на шахтах; рождение или смерть принцев; Волки, пожирающие детей; собаки, до смерти преданные своим хозяевам; наводнения; чудеса; любовь или безумие, а нередко и их сочетание, когда влюбленные теряют рассудок и насильственно прекращают жизнь; новые железные дороги и их безудержная скорость, а еще лучше - паровоз под тяжелым паром, когда в багажнике пассажира обнаруживается труп. Прогресс, сенсационность и ханжество шли рука об руку так часто, как только могли - вполне удачно в случае с кометами, когда легенды газет могли радоваться тому, что никто до сих пор не верит во все эти древние бредни, и в то же время пересказывать большую их часть.

Прежде всего, балаган переносил события туда, где, казалось бы, ничего не должно было произойти, утверждая необычное там, где царила обыденность. Она обращалась к неграмотным или малограмотным, что видно по названиям, которые не только пестрят, но и написаны для того, чтобы их произносили, а не просто читали. Его сырье было вне времени: периодически возрождались сюжеты и темы, например, тема родителей, которые, сами того не зная, убивают своего ребенка, - тема, которую использовал Альбер Камю в своем "Малентенду" и которую канарды не исчерпали за несколько веков. Канарды не стремились быть актуальными, а довольствовались тем, что захватывали; писали не о фактах, а о сенсациях. Правда, они пытались придать новостям некоторое правдоподобие, приводя множество косвенных фактов. "Ужасное убийство, совершенное в понедельник, 16 июля, на улице Траверсин в отношении двух человек, один из которых был пронзен одиннадцатью ударами ножа для разделки мяса, а у другого была перерезана ножом артерия правой руки". Однако детали могут заглушать факты. Как отмечает Жан-Пьер Сеген, преданный изучению этого искусства, в агитках указывается месяц