После окончания физмата Сергей послужил в армии, в железнодорожных войсках. Получилось, что оба сына продолжили железнодорожную династию, хоть по году, но — побыли железнодорожниками. Это было не мое, потомственного железнодорожника, вмешательство, просто случайное совпадение. Теперь, уже достигнув пенсионного возраста, он почти полвека работает учителем физики в Высшей школе спортивного мастерства в Украине, выбирающей ныне «европейский путь» дальнейшего «развития». На профессиональном уровне овладел фото- и видеосъемками, консультирует меня по многим компьютерным вопросам. В общем, в отличие от Саши, не «лирик», а «физик», и не только по характеру, но и по профессии.

Но все это потом, с годами. А тогда, в 1948 году, после окончания моего отпуска отвез я семью, теперь уже с малышом, к себе на Косую Гору, в ту самую восьмиметровую каморку. И вот в этой комнатушке, где некуда было даже поставить кроватку для младенца, наш Сашенька спал… в чемодане. Однажды ночью крышка его захлопнулась, и он чуть не задохнулся в нем. Хорошо, что материнский инстинкт жены сработал вовремя!

Здесь мы и жили до 1950 года, пока я не поступил в Ленинградскую военную академию. А на Косой Горе нам повезло в том, что Рита, нередко бывая в Туле «по продовольственному вопросу», случайно встретила на улице нашего фронтового друга Жору Сергеева, «пулеметчика», бывшего неоднократно моим заместителем в боях, когда я уже был ротным командиром. Так что связь наша воскресла и длилась до самой кончины Жоры в 1974 году.

В Косогорском райвоенкомате я ведал учетом офицеров запаса. Работы было много, шло сокращение армии — это мы, военкоматовские работники, чувствовали по все большему притоку на учет офицеров, уволенных в запас. И что меня больше всего волновало — боевые офицеры, не имеющие гражданской специальности, вынуждены были идти на самую непрестижную работу. В связи с большим притоком рабочей силы из-за массового увольнения из армии, тем, кто не имел гражданской специальности, приходилось работать сторожами, дворниками, а то и, несмотря на тяжкие ранения, на самых тяжелых работах — навалоотбойщиками в шахтах Тульского угольного бассейна. Помню даже случай, когда подполковник, бывший начальник связи корпуса, большой специалист-практик, но не имевший по этой отрасли специального образования, едва смог устроиться дежурным телефонистом в какую-то контору.

Проработал я в военкомате почти два года, и во мне созрело решение: во что бы то ни стало поступить учиться в такую военную академию, которая бы давала специальность, нужную «на гражданке». А то ведь, не ровен час, уволят из армии, а кто я? Командир роты штрафбата? И кому я нужен буду со своей «специальностью»? Поразмыслив, подал я рапорт в Военно-юридическую академию в Москве, благо математику там при вступлении сдавать не нужно, а именно за нее я опасался из-за прошедших четырех лет фронта после школы и ранения в голову.

В феврале 1950 года поехал я в Москву на предварительные экзамены, все положенное по программе сдал сравнительно успешно, хотя и не без трудностей. Тогда предварительные отборочные экзамены во все военные академии проходили при округах, и их результаты рассматривали единые мандатные комиссии. На заседание такой комиссии, состоящей в основном из генералов и полковников, явился я в новом кителе, со всеми орденами и медалями. Как только я доложил, что я кандидат в юридическую академию, вся комиссия подняла меня на смех: «Такой молодой майор, боевой офицер — и не в академию имени Фрунзе?» На мой довод о том, что общевойсковая академия не дает гражданской специальности, один генерал даже стал подтрунивать: «Давай тогда уж лучше в ветеринарную! Все равно свои командирские погоны сменишь на узенькие [тогда медикам, ветеринарам, юристам и интендантам было положено носить узкие погоны], зато кобылам клизмы научишься ставить, на гражданке пригодится!» И все стали меня уговаривать поступать в Военную академию им. Фрунзе, мол, мы тебе зачтем и недостающий экзамен (по тактике и Полевому уставу). Я снова проявил упорство, и тогда их резюме было: «В юридическую не проходишь по конкурсу». Видно, в нее было много кандидатов, и конкурс туда был действительно велик, а во Фрунзенскую — недобор.

Вот так, несолоно хлебавши, я вернулся на свою Косую Гору! Но решение во что бы то ни стало поступить хоть в какую-нибудь военную академию, дающую гражданскую специальность, не оставляло меня. Это потом, многие годы спустя, мне приходила мысль о том, что тогда я упустил шанс, которым, например, воспользовался будущий маршал Язов, которому необходимо было, в отличие от меня, сначала даже получить среднее образование.

В Военно-транспортную академию в Ленинграде поступил я не совсем обычным путем. К неудовольствию райвоенкома, я выпросил себе отпуск и уже в июне поехал в Ленинград, где было много академий. Военно-морскую я сразу исключил: не умею плавать, не моя это стихия. Артиллерийскую — тоже, специальность чисто военная. Следующая по списку была Академия связи имени Буденного. Там мне отказали, но посоветовали обратиться в Военно-транспортную академию имени Кагановича, где открывался новый факультет и мог быть недобор. Когда в отделе кадров этой академии меня стали расспрашивать о службе, я понял, что чем-то заинтересовал беседовавшего со мной кадровика подполковника Остапенко.

Еще не зная, на какие факультеты будут набирать, я стал упирать на то, что выходец из семьи потомственных железнодорожников, что и дед, и отец, и мать, и братья мои работали на железной дороге. А я мечтал в свое время учиться в Новосибирском военном институте железнодорожного транспорта, закончить 10 классов фактически помог мне тогдашний нарком путей сообщения Каганович, чье имя носит избранная мною академия. Поступить же в этот военный институт инженеров железнодорожного транспорта мне помешала война, и сейчас надеюсь на исполнение этой моей мечты, поступив на факультет железнодорожного транспорта академии.

Столь страстную мою тираду собеседник мой с явным сожалением прервал, сообщив, что на факультеты, имеющие отношение к железной дороге, набор полностью завершен, а вот на только что открывшийся инженерный автомобильный еще есть возможность поступить. Куда девался мой железнодорожный патриотизм! Я сразу же согласился, чему, кажется, обрадовался и мой собеседник. Через несколько дней я получил документы о том, что зачислен кандидатом в слушатели. В них был установлен срок, к которому я был обязан явиться для сдачи конкурсных вступительных экзаменов (минуя окружные предварительные!). Счастливый, не дожидаясь конца отпуска, я мчался в свой Косогорский райвоенкомат. Райвоенком майор Якубов, недовольный тем, что я только и делаю, что разъезжаю по экзаменам, все-таки вынужден был меня отпустить. И хотя в этой академии мне нужно было сдавать и математику, и физику, и химию, да еще и все то, что я сдавал в Москве, я решился.

Конечно, мои «математические» опасения были не напрасны. Экзамен по геометрии я чуть было не завалил. Не мог вспомнить доказательство одной теоремы, и к концу времени, отведенного на подготовку к ответу, вдруг пришло решение, совершенно отличное от изложенного в учебниках, но вполне корректное. Принимавшая экзамен преподавательница, выслушав мой ответ, задала вопрос: «Откуда вы взяли этот вариант решения теоремы?» Ответил твердо: «Из головы. Доказательство из учебника не смог вспомнить, придумал свое». Боясь услышать неприятие ответа, вдруг услышал: «Придется ставить 5, но не за знание учебника, а за голову».