Король с изумлением рассматривал три вещественные доказательства: ложечку, пузырек и палочку сургуча, которые Руффо разложил рядом на столе.

— А как вы добыли эту ложку, пузырек, сургуч? — спросил король, до того заинтересованный этим хитроумным расследованием, что не хотел упустить ни одной подробности.

— Очень просто, государь. Я почти что единственный врач в вашем поселении Сан Леучо, и мне время от времени приходится бывать в аптеке замка, чтобы взять какие-нибудь лекарства. Вот и сегодня я, по обыкновению, зашел в аптеку, но с особой целью: эту ложечку я увидел на ночном столике, этот пузырек в застекленном шкафу, а эту сургучную палочку на столе.

— И вам этого было достаточно, чтобы все выяснить?

— Кардиналу Ришелье требовались лишь три строчки, написанные человеком, чтобы уличить его и повесить.

— Да, — сказал король. — К сожалению, есть люди, которых не вешают, что бы они ни совершили.

— Теперь скажите, ваше величество: вы очень дорожите Феррари?

— Конечно, дорожу.

— В таком случае, государь, не худо было бы удалить его отсюда на некоторое время. Мне кажется, воздух Неаполя ему в настоящее время вреден.

— Вы так думаете?

— Не только думаю, государь, а уверен в этом.

— Так что же, за чем дело стало? Я опять отправлю его в Вену.

— Путешествие утомительно, государь. Однако иной раз утомление полезно.

— Но, как вы сами понимаете, я хочу все это выяснить до конца. Поэтому я верну императору, моему зятю, депешу, в которой он сообщал, что выступит, как только я окажусь в Риме, и спрошу, что он думает насчет всего этого.

— А чтобы не возбудить никаких подозрений, ваше величество уедет сегодня вместе со всеми в Неаполь и прикажет Феррари явиться ко мне ночью в Сан Леучо и исполнить все мои распоряжения так, словно они исходят от вас.

— А сами вы?

— А я напишу императору от вашего имени, выскажу ему наши сомнения и попрошу ответ прислать на мое имя.

— Прекрасно! Но Феррари может попасться в лапы французов. Сами понимаете, все дороги находятся под наблюдением.

— Феррари поедет через Беневенто и Фоджу в Манфредонию; оттуда он морем отправится в Триест, а из Триеста на почтовых поедет в Вену. Таким образом, если ветер будет попутным, он сбережет двое суток дороги и сутки усталости, а потом тем же маршрутом возвратится сюда.

— Удивительный вы человек, любезный кардинал! Для вас нет ничего невозможного!

— Вас удовлетворяет такой план, ваше величество?

— Еще бы не удовлетворял!

— В таком случае, государь, займемся другим делом. Как известно, каждая минута стоит часа, каждый час стоит дня, каждый день стоит года.

— Займемся аббатом Пронио, хотите вы сказать? — спросил король.

— Вот именно, ваше величество.

— Вы полагаете, что он успел прочитать молитвенник? — усмехнулся король.

— Ничего! Не успел дочитать сейчас — дочитает завтра, — отвечал Руффо. — Он не такой человек, чтобы сомневаться в спасении своей души из-за такого пустяка.

Руффо позвонил.

На пороге появился ливрейный лакей.

— Скажите аббату Пронио, что мы ждем его.

Пронио не заставил себя ждать.

Король и кардинал заметили, что чтение священной книги ничуть не убавило непринужденности, которую они до этого обнаружили в нем.

Он вошел, немного задержался в дверях, почтительно поклонился сначала королю, потом кардиналу.

— Жду приказаний вашего величества, — сказал он.

— Приказания мои просты, дорогой аббат. Я приказываю исполнить все то, что вы мне обещали.

— Готов служить, государь.

— А теперь условимся.

Пронио посмотрел на короля. Очевидно, слова «а теперь условимся» были ему совершенно непонятны.

— Я спрашиваю: каковы ваши условия? — продолжал король.

— Условия?

— Да.

— Мои? Но я не ставлю вашему величеству никаких условий.

— Я спрашиваю, если вы предпочитаете это выражение, каких щедрот вы ждете от меня?

— Только одного: служить вашему величеству и, если потребуется, умереть за вас.

— Это все?

— Конечно.

— Вы не просите ни сана архиепископа, ни епископа, ни самого маленького аббатства?

— Если я хорошо услужу вам, то когда все кончится, когда французы будут изгнаны из королевства, ваше величество меня вознаградит. Если плохо — расстреляет.

— Как вам нравятся такие речи, кардинал?

— Скажу, что они ничуть меня не удивляют, государь.

— Благодарю, ваше преосвященство, — сказал Пронио, кланяясь.

— Значит, остается только выдать вам грамоту?

— Одну мне, одну Фра Дьяволо, одну Маммоне.

— Вы их уполномоченный? — спросил король.

— Я с ними не виделся, государь.

— И, не повидавшись с ними, вы за них ручаетесь?

— Как за самого себя.

— Составьте грамоту на имя господина аббата, преосвященнейший.

Руффо сел за стол, написал несколько строк и прочел следующее:

«Я, Фердинанд Бурбон, король Обеих Сицилии и Иерусалима, объявляю:

будучи вполне уверен в красноречии, патриотизме, военных способностях аббата Пронио, назначаю его моим военачальником в Абруцци и Терра ди Лаворо, а в случае надобности и в других частях моего королевства; одобряю все, что он предпримет с целью защитить границы королевства и воспрепятствовать проникновению французов; уполномочиваю его подписывать грамоты, подобные этой, на имя двух человек, которых он сочтет достойными последовать его примеру в этом благородном деле, и обещаю признать народными вожаками избранных им двоих подданных; в удостоверение сего выдана ему настоящая грамота.

В нашем дворце в Казерте, 10 декабря 1798 года».

— Вас это удовлетворяет, аббат? — спросил король, когда кардинал прочел грамоту.

— Вполне, государь. Замечу только, что ваше величество не угодно было взять на себя ответственность и подписать грамоты и на тех двух командиров, которых я имел честь вам рекомендовать.

— Это верно, но я предоставил вам право самому подписать их. Я хочу, чтобы эти люди чувствовали, что обязаны вам.

— Благодарю, ваше величество. Если ваше величество соблаговолит подписать эту грамоту и скрепить подпись своей печатью, мне останется только почтительнейше выразить свою признательность и отправиться исполнять ваши приказания.