Король взял перо и подписался; потом, вынув из секретера печать, приложил ее рядом с подписью.

Кардинал подошел к королю и шепнул ему несколько слов:

— Вы считаете? — спросил король.

— Таково мое скромное мнение, государь. Король повернулся к Пронио.

— Кардинал считает, что господин аббат лучше, чем кто-либо…

— Прошу прощения у вашего величества, — сказал, поклонившись, Пронио, — но вот уже пять минут, как я имею честь быть командиром добровольцев вашего величества.

— Простите меня, мой дорогой командир, — засмеялся король, — я забыл, или, вернее, вспомнил, кто вы, когда увидел уголок молитвенника, торчащий у вас из кармана.

Пронио вынул из кармана книгу, на которую обратил внимание король, и подал ему.

Король взглянул на титул и прочел: «Государь. Сочинение Макиавелли».

— Что это такое? — спросил он, не зная ни этого сочинения, ни его автора.

— Государь, — ответил Пронио, — это молитвенник королей.

— Вам знакома эта книга? — спросил Фердинанд у Руффо.

— Я знаю ее наизусть.

— Гм, — буркнул король. — А я всю жизнь знал наизусть только акафисты Богоматери, которым меня научил Сан Никандро, да и то с тех пор, пожалуй, несколько подзабыл их. Что поделать! Итак, командир, — раз уж вы теперь командир, — кардинал считает — он сейчас на ухо сказал мне это, — что вы лучше, чем кто-либо другой, сможете сочинить воззвание, обращенное к населению тех двух провинций, где вы будете командовать добровольцами.

— Его преосвященство — мудрый советчик, государь.

— Значит, вы с ним согласны?

— Вполне.

— Так садитесь и пишите.

— Говорить ли мне от имени вашего величества или от моего? — спросил Пронио.

— От имени короля, сударь, от имени короля, — поспешил ответить Руффо.

— Значит, от имени короля, раз так хочет кардинал, — промолвил Фердинанд.

Пронио поклонился королю, благодаря не только за разрешение обращаться к народу от имени монарха, но и за позволение сесть в его присутствии. И он легко, просто, без помарок, написал следующее:

«В то время как я нахожусь в столице христианского мира и занят восстановлением Святой Церкви, французы, с которыми я всячески старался поддерживать добрые отношения, угрожают вторжением в Абруцци. Поэтому я решил, несмотря на грозящую мне опасность, пройти сквозь их ряды и возвратиться в мою столицу, находящуюся под угрозой. Но, вернувшись в Неаполь, я пойду навстречу врагам во главе многочисленной армии и уничтожу их. В ожидании этого пусть народ вооружается, спешит на помощь религии, защищает своего короля или, лучше сказать, отца, который готов пожертвовать жизнью, чтобы сохранить для своих подданных их алтари и благосостояние, честь их женщин и свободу! Всякий, не ставший под знамена священной войны, будет считаться предателем родины; всякий, кто сначала объединившись под знаменами, затем покинет их, понесет кару как бунтовщик и враг Церкви и государства.

Рим, 7 декабря 1798 года».

Пронио подал прокламацию королю, чтобы он прочел ее. Но Фердинанд передал ее кардиналу, сказав:

— Я не совсем понимаю, преосвященнейший. Руффо стал читать.

Пронио довольно безразлично следил за выражением лица короля, пока он читал текст прокламации, зато с величайшим вниманием наблюдал, какое впечатление она производит на кардинала.

Читая, Руффо два-три раза обращал взор на Пронио и всякий раз встречался с его пристальным взглядом.

— Я не ошибся в вас, аббат, — сказал кардинал, прочитав листок до конца. — Вы человек незаурядный!

Потом сказал, обращаясь к королю:

— Никому, государь, во всем королевстве, осмелюсь сказать, не сочинить бы такого удачного воззвания, и ваше величество может смело подписать его.

— Вы так считаете, мой преосвященнейший, и никаких возражений у вас нет?

— Прошу ваше величество не изменять в нем ни единого слога.

Король взял перо.

— Как видите, я подписываю не колеблясь.

— Ваше имя, сударь? — спросил Руффо у аббата, в то время как король подписывал воззвание.

— Джузеппе, монсиньор.

— А теперь, государь, пока перо у вас в руках, вы можете добавить повыше вашей подписи:

«Командир Джузеппе Пронио уполномочен мною распространять от моего имени эту прокламацию и наблюдать, чтобы то, о чем в ней говорится, неукоснительно выполнялось».

— Так и писать? — спросил король.

— Да, государь.

Король без возражений добавил строки, продиктованные кардиналом.

— Готово, — сказал он.

— А теперь, ваше величество, — продолжал Руффо, — пока господин Пронио снимет с этой прокламации копию, — вы слышите, командир, король столь доволен вашей прокламацией, что желает снять с нее копию, — теперь, государь, подпишите на имя командира чек на десять тысяч дукатов.

— Монсиньор! — воскликнул Пронио.

— Подождите, сударь.

— Десять тысяч дукатов… Ну и ну! — промолвил король.

— Государь, умоляю ваше величество…

— Хорошо, — согласился король. — На банк Коррадино?

— Нет, на банк Андреа Беккера и компании. Это вернее, а главное — не будет задержки.

Король сел и подписал чек.

— Вот копия прокламации его величества, — сказал Пронио, подавая кардиналу листок.

— А теперь поговорим, сударь, — обратился Руффо к аббату. — Вы видите, до какой степени доверяет вам король. Вот чек на десять тысяч дукатов; закажите в типографии такое количество прокламаций, какое можно напечатать за сутки; первые десять тысяч будут сегодня же расклеены в Неаполе, если удастся — еще до прибытия короля. Сейчас поддень; до Неаполя вы доберетесь за полтора часа; значит, все это может быть исполнено к четырем часам. Возьмите с собою десять, двадцать, тридцать тысяч листков; щедро раздавайте их, чтобы до завтрашнего вечера было роздано десять тысяч экземпляров.

— А что делать с остальными деньгами, монсиньор?

— Купите на них ружья, порох, патроны.

Пронио, вне себя от радости, собирался броситься вон из приемной.

— Куда вы, командир! — остановил его Руффо. — Разве вы не видите?

— Что именно, монсиньор?

— Что король протянул руку, чтобы вы приложились к ней.

— О государь! — воскликнул Пронио, целуя руку короля. — Даже в тот день, когда я пожертвую ради вас жизнью, я все еще буду вашим неоплатным должником!