«Как мог Генрих ставить такие соображения превыше здоровья и благополучия дочери? – с горечью спрашивала себя Екатерина. – Как же мало он знает меня! Я бы никогда, никогда не стала затевать ничего ему во вред. Я так сильно люблю его! Он стал слишком подозрительным, это Анна своими дьявольскими уловками сделала его таким, именно она, без сомнения подстрекаемая Кромвелем, заставила его видеть злые намерения там, где их и в помине не было».

Как бы там ни было, а известий о переезде Марии из Гринвича в Хантингдоншир не поступало. Екатерина с трепещущим сердцем строила предположения о том, что, наверное, дочь слишком слаба и ее невозможно перевезти.

Когда Екатерина узнала, что принцесса идет на поправку, радость ее была беспредельна. Хотя было ясно, что теперь Мария уж точно не поселится поблизости от Кимболтона.

Владения Екатерины сократились до двух комнат, а общество ее составляли только слуги. Порой она чувствовала себя полностью оторванной от окружающего мира. Здоровье Марии улучшилось, и теперь Екатерина наконец могла отдохнуть – она сидела у открытого окна в окружении своих дам, воздух был теплый, и от этого дышалось легче. Однако вскоре лето омрачилось такими ужасными событиями, что Екатерина снова исполнилась страха.

Три приора картезианского ордена и монах из аббатства Сион были казнены как изменники за отказ признать главенство короля над Церковью в Англии и выражение преданности папе.

«Они были исполнены радости, как женихи, идущие к алтарю, – сообщал Шапуи. – Их заставили надеть ризы и волокли, привязав к лошадям, по улицам Лондона, потом они были вздернуты на виселице и полузадушены. После чего их сняли и привели в чувство с помощью уксуса, чтобы они смогли ощутить весь ужас своего наказания». Шапуи не требовалось проговаривать, что это были за ужасы, Екатерина и сама знала, что обвиненному в предательстве грозила кастрация, потрошение и обезглавливание. Потом тела изменников разрубали на четыре части и выставляли на гейтхаусе[21] Лондонского моста или в другом месте как предостережение остальным.

Картезианцы приняли смерть храбро. «Люди ужаснулись при виде такой небывалой жестокости, – рассказывал Шапуи. – Они шепотом роптали и обвиняли Леди».

В июне еще десять картезианцев, обвиненных в измене, были прикованы цепями к столбам в стоячем положении и оставлены умирать от голода. Воистину настали темные времена, если король мог безнаказанно присуждать к смерти святых людей, посвятивших себя Богу. Если Генрих, понукаемый Анной, способен на такое, разве не решится он поступить так же с теми, кого любил? Ответ не заставил себя ждать. Шапуи написал:

Екатерина оплакивала этого добродетельного и преданного ей человека, который был исполнен благородства и всегда оставался верным другом. Она истово молилась о даровании ему силы вынести муки. Она сокрушалась и о Генрихе – о том, каким он стал. Прежде он никогда не был таким жестоким и беспощадным.

Следующее письмо, доставленное Элизой из гостиницы «Солнце», содержало ужасные известия. Епископ Фишер был мертв. Генрих смягчил наказание и заменил приговор отсечением головы, после того как возникли народные протесты – люди были возмущены тем, что такой святой человек должен умереть как изменник. Епископ храбро принял смерть на Тауэр-Хилл. Его голова, эта ученая и мудрая голова, была насажена на кол на Лондонском мосту. Удивительно, но на ней не появлялось следов разложения, что люди считали верным признаком святости.

Это было не все. Еще трое монахов-картезианцев были казнены как изменники в Тайберне.

Екатерине казалось, она больше не вынесет. Узнав об этих кошмарных событиях, она снова слегла. Сообщения Шапуи убедили ее, что они с Марией находятся в большей опасности, чем когда бы то ни было, ведь они отказались приносить клятву, так же как картезианцы и Фишер.

Потом однажды утром она услышала топот копыт на дороге. За ним последовали звуки шагов и звяканье шпор на лестнице за ее дверью. Фрейлины собрались вокруг Екатерины, и она ощутила их внутренний трепет: они дрожали от страха вместе со своей госпожой. Прибыла депутация совета во главе с герцогом Норфолком.

Екатерина не сомневалась: они приехали арестовать ее и отвезти в Тауэр, на смерть. Женщин не вешали, не волочили и не четвертовали за измену, их сжигали на костре у столба, и Екатерина вся съежилась, почти физически ощущая близость расправы. Вот языки пламени лижут стопы, потом пламя разгорается ярче и поглощает ее. Она не могла представить, что жизнь закончится в таких муках. Долго ли это протянется? Она слышала о еретиках, которые страдали по три четверти часа, прежде чем умереть.

Советники сообщили ей о цели визита: они приехали, дабы произвести обыск в ее покоях. Предполагалось, что они обнаружат какие-нибудь улики, что послужат основанием для ареста. Екатерина молилась, чтобы они не добрались до писем Шапуи, которые Элиза предусмотрительно спрятала под одной из плохо державшихся на месте филёнок. Екатерина задержала дыхание и молилась, как никогда прежде, пока перерывали ее вещи.

Советники не нашли ничего, чем были весьма раздосадованы. Герцог Норфолк с разгневанным видом орал на Екатерину:

– Мы знаем, что вы поддерживаете связь с императором и его посланником! Будьте уверены, ваши интриги не останутся без внимания, а потом настанет час расплаты!

Екатерина стояла, трепеща. Грудь сдавило от острой боли, сердце бешено колотилось.

Норфолк придвинул свое лицо прямо к лицу Екатерины:

– Если Господь заберет вас и вашу дочь к себе, весь этот спор закончится, никто не будет выражать сомнений по поводу брака короля и законности его наследников!

В глазах герцога светилась такая злоба, что Екатерина дрогнула.

– Вы явились сюда, чтобы изводить больную женщину, господа? – с вызовом бросила она. – Стыдитесь! Я не совершала измены. Всегда желала королю только блага.

– Вам следует знать, что ваш бывший исповедник отец Форрест в тюрьме и в очень тяжелом положении – приговорен к сожжению.

Рука Екатерины взлетела ко рту.

– Что он сделал?! – в отчаянии воскликнула она.

– Открыто противился главенству короля над Церковью и выступал с речами. Мы подумали, мадам, следует предупредить вас, что случается с теми, кто вызывает неудовольствие короля.