Понтифик в нем категоричен. Никакой отмены целибата или демократизации церкви! Не в них причина кризиса, а в воздействии масскультуры (то, что ему тщетно доказывали итальянские иерархи в начале 1980‐х годов). Это воздействие, по мнению Войтылы, приводило к следующим порокам: наивному рационализму (то есть отрицанию реальности библейских событий), узкому индивидуализму, атеизму и абсолютизации свободы личности, отвергающей высшую правду. Решение проблемы он видел в том, чтобы каждый священник как часть созданной Христом церкви стал вторым Иисусом, ибо рукоположение уже означает уподобление Христу. Забудьте о карьерных амбициях! — убеждал Иоанн Павел II. Бог призвал вас, и вы должны подчиниться Его воле!

Удивительно, но Войтыла искал выход из кадрового кризиса не в смягчении требований к добровольцам, а в ужесточении правил. Желания самого человека присоединиться к клиру мало, говорил он. Необходимо еще согласие местного епископа. Кроме того, семинариям следует установить для поступающих подготовительный курс в один или два года и повысить стандарты образования.

Первосвященника не остановило даже возражение латиноамериканских прелатов, которые говорили, что протестанты берут верх именно благодаря конвейерному выпуску пасторов, пусть и поверхностно образованных, зато эффективных в пропаганде. Понтифик требовал самоотречения и святости. Иначе и смысла нет идти в слуги Божьи! И ему удалось переломить печальную тенденцию! К октябрю 2017 года число католических священников выросло на 11 000 человек в сравнении с 1995 годом. «Это — лучший пастырь для новопризванных, какого церковь когда-либо имела», — с восхищением отозвался спустя несколько лет один из кардиналов римской курии[1088]. Впрочем, остановить неуклонное падение численности большинства монашеских орденов даже он оказался не в силах[1089].

* * *

Семнадцатого мая 1992 года Иоанн Павел II причислил к лику блаженных основоположника «Опус Деи» Хосемария Эскриву и суданскую монашку Джузеппину Бахиту — невольницу, которая приняла в Италии постриг и всячески популяризировала свой опыт прихода к Христу. Беатификация Бахиты имела политическую окраску — с 1983 года в Судане полыхало восстание черных христиан против исламского правительства. Но мировые СМИ сосредоточили внимание на Эскриве, обрушив огонь критики на римского папу за «поспешность» его решения — со дня смерти падре прошло всего семнадцать лет; к тому же были нарушены процедуры — оставлен без внимания протест одного из членов церковного суда[1090]. Истинной причиной обвинений было, конечно, не это, а сомнительная репутация «Опус Деи» в глазах части прессы и духовенства. Влияния этой организации опасался даже профессор Свежавский, который в письмах сановному другу не скрывал, что крайне озабочен проникновением «Опус Деи» в Польшу, — мол, духовенство здесь и без того ведет себя так, будто соборных реформ не было, поглядывает на «люд Божий» свысока, вмешивается в общественную жизнь, мнит себя стражем национальных интересов, а тут еще эти подозрительные фанатики из‐за границы[1091].

* * *

Призыв к святости, как известно, распространялся не только на клир, но и на мирян. Миссионером может стать любой, если живет по заветам Христа. «В истории уже случалось, что римский папа не чувствовал себя в одиночестве исключительно благодаря светским людям», — заметил как-то Иоанн Павел II в беседе с одним из бывших учеников, имея в виду период арианской ереси[1092].

Кроме миссионеров, для успешной евангелизации нужно также и популярное руководство, объясняющее основы веры, — катехизис. Предыдущий, изданный еще при Пие X, изрядно устарел — хотя бы потому, что имел своей целью побороть модернизм, который спустя полвека превратился в господствующее течение в католичестве. Новый, или Голландский, катехизис, увидевший свет в 1966 году, наоборот, слишком ударился в модернизм, уделив непомерно много места нехристианским философиям, социальным и экологическим проблемам. Его публикация породила острую полемику, в которой позиции авторов катехизиса защищал, например, знаменитый Шиллебекс[1093].

Наконец 11 октября 1992 года увидел свет первый со времен Тридентского собора официальный катехизис римско-католической церкви. Целых семь лет его составляли несколько назначенных Иоанном Павлом II епархиальных епископов во главе с преподавателем Фрайбургского университета, австрийским доминиканцем Кристофом Шенборном — соратником Ратцингера по журналу «Коммунио». Последний как раз и осуществлял надзор за работой, возглавив особую комиссию из двенадцати кардиналов и епископов. Войтыла не принимал прямого участия в написании катехизиса. Однако авторы много почерпнули из его текстов, ссылаясь на них чаще, чем на труды какого-либо другого понтифика. Как и катехизис голландцев, этот вернулся к традиции Тридентского собора излагать содержание католического вероучения последовательно, по главам, а не в виде вопросов и ответов. Новый катехизис неплохо продавался в США и Франции, очень хорошо — на Филиппинах и в Индии, а вот немецкоязычные потребители остались к нему в целом равнодушны[1094].

* * *

Голландский катехизис среди прочего обвиняли в неясности и расплывчатости, когда он затрагивал научные темы, выходившие за рамки христианского учения. Соотнесение науки и веры — эту проблему тоже пришлось решать Войтыле. Приближался юбилей смерти Галилея, и понтифик, любивший символические жесты, не мог остаться в стороне от такого события. Тридцать первого октября 1992 года в присутствии кардиналов и дипломатического корпуса Иоанн Павел II принял в Королевском зале Ватикана членов Папской академии наук, чтобы выслушать отчет кардинала Поля Пупара (председателя Папского совета по делам культуры) о казусе Галилея. Комиссия во главе с Пупаром уже одиннадцатый год работала над делом знаменитого ученого и теперь, как раз к юбилею, подготовила рапорт.

Осуждение Галилея — одна из самых щекотливых тем истории римско-католической церкви. Многое из того, о чем говорил он, оказалось правдой, а его судьи, стоявшие на страже христианской ортодоксии, ошибались. Но ведь они действовали от имени церкви! Как же так? Неужели творение Христа может выступать против правды? Грех даже и думать так! Выходит, детище Христово подвержено искусам тварного мира с его суетой и аморальностью. Вплоть до Второго Ватиканского собора ни один понтифик не мог и помыслить о чем-то подобном. Признавать ущербность церкви — почти то же самое, что признавать ущербность Сына Человеческого. Кто же пойдет на такое? Даже собор отделался туманным заявлением по этому поводу, умудрившись в своем решении по делу Галилея не упомянуть имени ученого[1095]. Но Войтыла не только пошел, но и обставил этот шаг с максимальной торжественностью.