Своими представителями на переговорах Иоанн Павел II выбрал крещеного еврея Давида-Марию Йегера, преподававшего в иерусалимской семинарии францисканцев, и апостольского делегата в Иерусалиме и Палестине архи­епископа Андреа Кордеро Ланца де Монтедземоло, чья семья когда-то пострадала от итальянских фашистов. Параллельно Йегер по собственной инициативе неофициально общался с сотрудником бюро замминистра иностранных дел Израиля Шломо Гуром, чтобы, как еврей еврею, растолковать некоторые вещи, которые, возможно, было бы неловко обсуждать на уровне делегаций. К примеру, для израильтян стало открытием, что государство Ватикан не тождественно Апостольской столице. Согласно международному праву, последняя — это представительство епископа Рима как главы римско-католической церкви. Ватикан же появился лишь в 1929 году, чтобы гарантировать независимость Святого престола. Отсюда возникла следующая сложность. Если переговоры ведутся с Апостольской столицей, то в каких отношениях она состоит с католической церковью на территории Израиля? До того израильтяне (как и турки в период Османской империи) имели дело с главами местных церквей, а не с церквами в целом. А тут вдруг возникает некая Апостольская столица, о которой неизвестно — отвечает она за всю католическую церковь или нет? К тому же израильтяне не слишком различали христианские деноминации и полагали, что договор определит положение всех церквей на их территории. Под церквами же они понимали те учреждения и здания, которые существовали на момент переговоров. Приходилось объяснять, что Апостольская столица не вправе решать вопросы, связанные с православными или протестантами, а римско-католическая церковь в Израиле и Палестине — это не просто совокупность неких объектов, но международная организация, проводящая многостороннюю деятельность, а значит, способная к расширению. Следовательно, договор должен касаться не только статуса конкретных территорий и зданий, но и статуса католической церкви вообще[1116].

Тридцатого декабря 1993 года в Иерусалиме стороны наконец заключили Основополагающее соглашение между Израилем и Апостольской столицей. Известие о подписанном договоре два дня не сходило с первых страниц итальянских газет. Католический патриарх Иерусалима Мишель Саббах (палестинец) впервые смог отслужить рождественскую мессу в базилике Рождества Христова. В Израиле же отношение к событию было сдержанным. Внимание граждан было приковано к переговорам с делегацией ООП в Каире и к гремевшим тут и там терактам. В добрые намерения Ватикана не верили, тем более что договор обошел стороной вопрос Иерусалима. Римский папа отнюдь не снял своего требования предоставить городу международный статус. Да и политические интересы никуда не делись. Например, в начале февраля 1993 года заведующий отделом Ближнего Востока госсекретариата Святого престола монсеньор Луиджи Гатти в беседе с сотрудником российского представительства в Ватикане говорил, что если бы Россия улучшила отношения с Сирией, это пресекло бы попытки Ирана усилить свое влияние в стране и способствовало бы делу мира. Причем Апостольская столица, якобы, благосклонно отнеслась бы к любым формам сотрудничества Москвы и Дамаска, вплоть до поставок сирийцам оружия. Странное заявление, заставляющее думать, что российский дипломат, возможно, выдал желаемое за действительное. Вряд ли работник ватиканского госсекретариата стал бы поощрять кого бы то ни было торговать оружием. Впрочем, не оставлял сомнений прежний проарабский курс Святого престола. Тот же Гатти заявил, что Ватикан не может одобрить жестких мер Израиля против палестинцев, пусть даже вызванных действиями террористической организации ХАМАС[1117].

И все же лед тронулся. Семнадцатого марта 1994 года после встречи с президентом Клинтоном Ватикан посетил премьер Рабин. В подарок понтифику он преподнес трехтысячелетнюю амфору, пожелав, чтобы она простояла в папском дворце как минимум столько же[1118].

* * *

Год 1993‐й — пожалуй, самый тяжелый для Войтылы после 1981-го. Понтифик дважды оказывался в больнице, на родине пришли к власти посткомммунисты, а в Италии приказала долго жить партия хадеков. В Боснии полыхала страшная война, а в США победил на выборах демократ Билл Клинтон, который, к невыразимому огорчению Войтылы, отменил все ограничения на аборты, введенные его предшественниками — Рейганом и Бушем-старшим. К тому же римский папа все более отдалялся от прежних друзей из «Знака». И словно этого мало, на римского папу ополчилась мафия. Удары сыпались один за другим.

В начале мая 1993 года с открытыми письмами к Иоанну Павлу II обратились вдова судьи Борселлино и сестра судьи Фальконе. Обе женщины просили понтифика, чтобы он очистил церковь от лиц, связанных с организованной преступностью. Аналогичный призыв направила первосвященнику группа левых христиан из Италии. Письма появились в преддверии визита Войтылы на Сицилию, который в свою очередь проходил на фоне уже третьего следствия по делу о покушении на римского папу. На этот раз сенсационные признания сделал бывший мафиози Винченцо Калькара: якобы решение устранить понтифика в 1981 году было принято в Риме на совещании «комиссии коза ностра» с участием Пола Марцинкуса, Сергея Антонова и некоего неизвестного кардинала. Однако и эти сведения, подобно показаниям Агджи, оказались мыльным пузырем[1119].

Тема контактов организованной преступности с людьми церкви — трудная и щекотливая. Полиция как раз вышла на след одного из беглых боссов мафии Леолуки Багареллы, который — о стыд и срам! — пользовался номером сотового, принадлежавшим секретарю монреальского епископа. Глава Апостольской столицы уже критиковал организованную преступность в Италии. Первый раз это было в 1982 году, когда римский папа посетил Палермо, а второй раз — спустя шесть лет, в Мессине. И если поначалу понтифик избегал употреблять слово «мафия», то в 1988 году уже прямо заявил, что мафия «подрывает этическое сознание и христианскую культуру сицилийского народа». Однако этого оказалось мало. Верность семье и кодекс молчания неизменно брали верх над евангельскими заповедями в душе членов коза ностра. Многие священники, особенно на юге, воспринимали это как нечто естественное — таковы обычаи, ничего тут не поделаешь. Ведь мафиози всегда демонстрировали верность клиру, и даже прием в члены Почтенного общества (как они себя называли) имел религиозный оттенок: кандидат окроплял своей кровью открытку со святым образом, которая немедленно сжигалась. Мафия не считалась паразитом на теле народа; в какой-то мере это и был народ. Понятно, что итальянцы, занимавшие Святой престол, не отваживались идти наперекор чувствам земляков. Пришлось дожидаться папы-поляка, чтобы разорвать негласный союз духовенства и коза ностра.

И вот 9 мая 1993 года возле сицилийского Агридженто, после мессы в Долине храмов, когда журналисты уже начали расходиться, но телевидение еще вело трансляцию, римский папа, стоя на фоне античного храма богини Конкордии, вдруг обрушился с обличениями на мафию: «Бог сказал: „Не убий“. Ни один человек, ни одна группа, ни одна мафия не могут изменить или растоптать этот Божий закон. Сицилийский народ любит жизнь и дарует жизнь. Он не может существовать под неустанным давлением цивилизации, противной этому духу, цивилизации смерти. Здесь нужна цивилизация жизни. Во имя Христа распятого и воскресшего, Христа, который есть Путь, Истина и Жизнь, обращаюсь к тем, кто несет ответственность за такое положение, — одумайтесь, ибо пробьет час Божьего суда!» Послание римского папы не допускало разночтений: либо верность мафии, либо спасение души. И никакие обычаи не оправдывают нарушения Божьих заветов.