Реймон явно считал такое заявление глупым, но все же улыбнулся.

– Договорились, – сказал он. – Как только рассоримся с кем-нибудь, я тут же усажу ваш костлявый зад на осла, разверну его на запад и дам животине хорошего пинка.

«Как же я все-таки наивен, – подумал брат Свечка. – Даже несмотря на преклонные года. Ведь война все равно будет. Арнгендцы непременно вернутся». Они уже почуяли слабость и уязвимость Коннека. Надеждой всего края был не Тормонд, он никогда ею не был, и даже не граф Реймон, у которого не хватит средств. Все их надежды были устремлены за Версейские горы, в Дирецию. К Питеру Навайскому.

– Хорошо. Кто же откажется от такого предложения?

Пышную свадьбу сыграли через месяц. Молодые не могли нарадоваться друг на друга, и Сочия завоевала суровые сердца жителей Антье своими яростными речами.

После свадьбы Реймон отправил Бернардина Амбершеля с сотней людей отвоевать вотчину Рольтов. Карон-анде-Лет захватили гролсачцы. Но поход не увенчался успехом: врагов оказалось больше, чем ожидали, а окрестности замка наводнили Орудия Ночи. И тем, кто не покорился воле Ночи, там теперь приходилось нелегко.

Когда те, кому чудом удалось уцелеть, вернулись в Антье, граф решил:

– Пошлю письмо главнокомандующему. Пусть вычистит эту выгребную яму.

Свечка задержался в Антье гораздо дольше, чем собирался. Мирские заботы не отпускали его. Неохотно оставлял он тех, к кому успел привязаться. Сочия будто бы заменила ему семью, от которой он отказался, вступив на путь совершенных.

Но не будешь же тянуть бесконечно. На западе мейсалянам нужны наставления. А ему нужно очистить душу.

– Реймон, – скрепя сердце начал старик, взявшись за поводья вьючной ослицы, которую граф за упрямство прозвал Сочией, – я решил, как вы можете мне отплатить. Если не считать, конечно, эту несчастную животину, которую, без всякого сомнения, сразу же за воротами отберут у меня разбойники.

– Не отберут, совершенный, пока на вас одежды мейсальского пилигрима. Те, кто бродит там, под боком у Ночи, суеверны и вас не тронут.

– Да уж, церковь зато тронет.

– Так чем мне вас отблагодарить?

– Раз уж с миром не получается, защитите всех, кто ищет свет.

Реймон поклонился, словно перед ним был король:

– Будь по сему, совершенный. Пока я жив.

Сочия, которая все это время молча стояла рядом, боясь расплакаться, твердо повторила:

– Будь по сему. Пока и я жива. И пока моя рука еще может держать копье.

Разумеется, из-за ее последних слов двое упрямцев тут же принялись ругаться.

Хоть Свечке и грустно было прощаться с ними, он улыбнулся, потянул ослицу за поводья и вышел на дорогу. Перед ним расстилалось будущее. Сначала в Каурен. А потом удалиться куда-нибудь и вернуться на путь. Подальше от исторических свершений; на умы тех, кто будет высекать судьбы мира острой сталью, он уже повлиял.

Дринджер. Аль-Кварн, Дворец Королей

Старый раб, по имени Гамель, сгибаясь под тяжестью ноши, медленно шел по отполированному до блеска полу к трону, где восседал Гордимер Лев. В этом огромном зале проходил осенний суд. Присутствовали здесь и эр-Рашаль аль-Дулкварнен, видимо заинтересовавшийся каким-то делом, и каиф Карим Касим аль-Бакр, который дремал в кресле в углу. Его вызвали на тот случай, если понадобится разрешить какие-то вопросы веры.

Дряхлому рабу недолго осталось топтать эту грешную землю. Много лет назад был он юным свирепым ша-луг; удача и могучий дар целителя не дали ему сгинуть на поле боя. Те ша-луг, которые не гибли в бесконечных войнах, должны были зарабатывать себе на хлеб, служа во дворце.

Гордимер хорошо знал Гамеля. Когда будущий владыка еще был желторотым птенцом, Гамель учил его обращаться с копьем. Очередной подсудимый обвинялся в том, что обесчестил дочь своей сестры. Верховный командующий Дринджера вынес приговор: удавить преступника. Приговор тут же привели в исполнение. Девушку Гордимер приказал забить камнями. А оба тела бросить крокодилам.

Потом Гордимер велел двум своим телохранителям помочь старому рабу.

– Оставь это, Гамель. Ты заслужил право стоять в присутствии верховного командующего. – А в присутствии каифа, может, и не заслужил, вот только каиф был всего-навсего марионеткой в руках могучего ша-луг, да к тому же крепко спал. – Что ты принес?

Наверное, стряслось что-то важное, раз старик явился сюда прямо посреди судебных разбирательств.

– Мне передали этот ларец для вас и велели немедля его доставить.

– И что же в нем?

– Не знаю. Но с него капает холодная вода.

– Кто тебе его передал?

– Генерал Нассим. Нассим Ализарин.

– Нассим Гора? Он здесь? В Аль-Кварне? Эр-Рашаль, я думал, Нассим погиб.

– Я уверен был, что его нет среди живых, – отозвался потрясенный волшебник.

– Посмотрим, что там. Вы двое, принесите сюда ларец. Открывайте.

Эр-Рашаль наконец пришел в себя и крикнул:

– Не открывайте!

Но было слишком поздно.

– И что же это? – вопросил Гордимер, грозно глядя на толпу истцов и обвиняемых, которые, чтобы лучше видеть, придвинулись ближе.

– Голова. Обложенная льдом.

Телохранитель поднял отсеченную голову за волосы, а его напарник извлек из ларца запечатанную воском деревянную трубку толщиной в дюйм и длиной дюймов шесть и передал ее верховному командующему.

Гордимер вскрыл трубку и вытащил лист бумаги.

– Что с тобой? – спросил он у эр-Рашаля, который не отрываясь смотрел на мертвую голову вытаращенными глазами. – Ты весь посерел.

Он развернул послание и начал читать:

– «Моему повелителю, военачальнику ша-луг Гордимеру, прозываемому Львом, и волшебнику эр-Рашалю аль-Дулкварнену шлю я свой привет. А с ним подарок. Это все, что осталось от языческого колдуна Руденса Шнайделя, по чьему приказу был убит мой сын Хагид. Он первый заплатил за свои грехи. Скоро заплатят и его сообщники.

Нассим Ализарин, бывший друг.

В память о старой дружбе, о великий Лев, окажу тебе любезность. Берегись. С севера надвигается гроза. Я видел ее собственными глазами, и породил ее ты сам. Даже сам Всемогущий не устоит перед нею».

Гордимер Лев закрыл глаза. В послании звучало пророчество. Спустя некоторое время он приказал, все так же не открывая глаз:

– Все ступайте прочь. Суд продолжится завтра утром.

Он стоял так, унесясь мыслями далеко, пока зал не опустел и не наступила тишина.

Когда он открыл глаза, эр-Рашаля рядом не было. Каиф по-прежнему спал. Гамель исчез.