Враз обессилев, с хрипом осел на пол, повалился на спину, навзничь.

Девка, соскочив с лавки, не оправляя юбок, бросилась из горницы: дробные перестуки по лесенке, хлопок двери, тишина.

Отдышавшись, прислушиваясь (всюду тихо), кое-как поднялся на ноги, спустил опашень, взял с пола скинутую шубу, подцепил посохом шапку и осторожно покрался наружу, забыв, зачем приходил.

Воодушевлён оказией (он ещё в силах заставить девок охать, елдан чист и покорен!), поспешил в келью, где, выгнав слуг, влез в постели – отдохнуть.

После сна, выпив свежей урды, приказал стрельцам нести себя в башенку, где ждали толмачи для разговора о школе.

Это важно. Надо эту затею на ноги ставить… И детей не только на толмачей учить, но и своему языку, московской речи обучать. О, наш язык – крепкий, степенный, кряжистый, отцовский, но любопытный к новому: всё нужное из других наречий себе берёт без спросу! Лапу наложит – и на свой лад гнёт, выгибает слова, как ему любо и удобно! Вот Шлосер говорит «теллер», а я – тареля! Он говорит «штуль», а мне подручнее – стул! Фряги «Ром» говорят, а меня Сукин учил «Рим» говорить – оттого, дескать, и римляне, а не ромляне… А поди-ка разбери, кто прав!.. Как хочу, так и ворочу!.. Кто мне указ?.. Слово – воробей, вылетело – не поймаешь, в клетку не впихнёшь!..

Его так и внесли в кресле. Поставили.

Огляделся. Хорошо. Все тут. Учёный малый Данила Принс, книжник Досифей, купец Саид-хан, баскак Буга. Раздались голоса:

– Будь здрав, государь!

– Многие лета, великий князь!

– Живи долго и счастливо!

Потянулись к руке – отмахнулся:

– Не до этого. Садитесь на толковище.

Принс и Досифей пошли за стол, Саид-хан и Буга опустились на пол, на привычные мутаки.

Неодобрительно подумал: «Уже тут разделились по вере – дальше что будет?»

Было натоплено, и от людей начал струиться во́нький душок, заставляя недовольно поводить чуткими точёными ноздрями («Носе у тебя велике, наше носе!» – говорила ему в детстве бака Ака, гладя горбинку его носа, а он недоумевал – чей это «наше»? – но позже понял: всё, что в нём есть хорошего, бака Ака относила к сербской крови, а всё плохое – от других кровей).

Принс и Досифей знали, зачем вызваны. Саид-хан и Буга не понимали, в чём дело, и с тревожной опаской поглядывали кругом, не в силах сообразить, зачем вызваны, что надо от них царю, что за люди эти два непохожих друг на друга кафира: один – молодой, цветущий, розовощёкий парень, другой – сморщенный, жёлтый, худой монах?

Начал так, оглаживая рукоять посоха из круглого камня:

– Божьей волей, и желанием, и властью, и силой стал свет и создались небеса! И сотворил Бог человека, мужа и жену, поселил в раю эдемском, но они предались сатане, и Бог изгнал их из рая нищи, голы и босы, и осудил их на смерть и болезни, и обрёк на ежедневный труд, и отлучил от лица Своего, и наслал на них моры, заразы и великий потоп, оставив в живых одного – праведника Ноя…

Замолк, переждал, пожевал губами, почесал бороду, усмехнулся:

– Думаете, у праведника и дети праведны? Нет!.. Куда там!.. Потомство оказалось наглым и грубым, люди забыли потоп, потеряли совесть, распоясались и, по вражьему прельщению, принялись строить великий столп, говоря: «Если снова захочет Бог навести потоп и покарать нас, то мы, взойдя на столп, вступим в борьбу с Ним!» И создали столп выше облаков. И башня та была в десять пирамид египетских. И так хорошо строили её, что каждый день прибавлялось одно жильё…

– Бабилон? Башня? – переспросил Принс.

Согласно кивнул, поелозил посохом по узору ковра:

– Да, Вавилонская башня. Бог увидел сие и в день гнева Своей бурной силой разрушил башню, а людей лишил разума, разбив их общий язык. Трах-тара-рах – и всё в пыль и прах! Всё разлетелось! Люди перестали понимать друг друга, разбежались кто куда! – Показал руками, как летели кирпичи и разбегались люди.

Хотел ещё добавить про праведного жида Евера, коий один благоразумно и скромно сидел в сторонке от вавилонского столпотворения, за что и был помилован Богом. Однако передумал: ведь тогда выходит, что этот Евер оказался самым умным, и людям надо держаться его, Еверовой иудейской укромной веры и языка, а этого не нужно – жидовская вера скрытна, тайна и для правителей зело опасна!..

Но уже был в раже, не мог остановиться, стал топотать ногами, показывая, в какую пыль стёр Господь башню:

– Вот так Он разделался с глупцами, посягнувшими на небо! Испепелил башню, а единый человечий язык разбил на семьдесят два языка, чем обрёк людей на межу и чужу. А люди уже потом сами, в безумии своём, стали дробить эти языки на наречия, ломать и сечь на говорки и язычишки. – Кратко подбил бабки: – Только толмачи могут и должны помочь людям собраться воедино, к чему и вам надлежит руку приложить! Отныне вы будете учителями, наставниками и аталыками[209] для юных толмачей!

Досифей и Принс, давно сообразив, к чему клонит царь, согласно закивали головами. Но Саид-хан и Буга встревожились ещё больше, не понимая, что им предстоит. Какая башня?.. Какие аталыки?.. Куда руку положить?.. Куда их государь посылает?..

Видя их удивлённые лица, перешёл на простой язык: они будут учить отроков тем языкам, какие сами разумеют.

– А мой верблют? Карафан? Тофар? – встревожился не на шутку Саид-хан.

Буга молчал, хотя и у него было куда больше дел в Москве, чем возня с детьми; но он знал, что ни в коем случае нельзя перечить – надо выжидать, авось что изменится, поэтому ткнул Саид-хана локтем в бок, бормотнув по-татарски:

– Тихо! Молчи! Потом!

Будто не замечая замешательства (на самом деле отмечая про себя малейшее движение), повозив посохом по ковру, сказал, что Данила Принс приготовил роспись того, что нужно на первое время, деньги уже выделены.

– Место тоже уже готовлю! Тут! – Показал посохом за спину. – В слободе! Буду к вам в гости заходить!

О! А! Тут! В слободе! Это что?.. Главное: всегда на глазах у царя, опасно! Каждому шакалу известно: если льва не трогать, глаза ему не мозолить, держаться подальше – и он тебя не тронет… А другое?.. Все купли-продажи творятся в Москве, а им – тут сиди?.. Саид-хану надо караваны водить, Буге – перепродавать кое-что втридорога, а в слободе какая торговля?..

Они не выдержали, зашептались.

Слыша шёпот, закричал:

– Что? Что? Громче! Не слышу! Чего ропщете? Знаю, что в Москве учёбу лучше строить: там и суды, и посольства, и иноземцы, и Приказы – школяров водить, дела слушать! Но это позже! А пока тут, у меня под крылом, начинайте! И сперва надо знать, какие языки у нас имеются. Ты, Досифей, записывай для памяти, вон у тебя за спиной черниленка, перо, бумага…