– Побережись!

Рядом с рельсой косо вонзилась штыком в насыпь мосинская винтовка, легко узнаваемая по силуэту магазинной коробки. Ее тут же подхватил кто-то из безоружных. И сразу удивился:

– Она же без затвора!

Лехе показалось, что усы у командира чуток дрогнули, опускаясь опять.

– Старшина, ты из ВВС – высоты, значит, не боишься. Давай разберись! – хлопнул менеджера по плечу комиссар.

Леха побаивался высоты, приказ не вызвал ни малейшей радости, но позориться перед публикой страшно не хотелось. Хорошо, что ему помогли, с энтузиазмом подпихивая в зад и помогая всяко: те, кто находились выше, – тянули за руки и шиворот, кто ниже – подталкивали. Карабкаться по стенке вагона в принципе оказалось не очень сложно – есть за что зацепиться и на что опереться, но впихивание себя в темный провал дверного проема стало для Лехи облегчением. Ненадолго, правда, – потому что внутри вагона царил настоящий хаос и воняло селедкой. Нога тут же зацепилась за что-то, и Леха шмякнулся – небольно, но нелепо, уперевшись руками во что-то длинное и твердое, разъезжающееся под ладонями.

– Света дайте, черти!

Снизу передали еще пару шипящих факелов, кто-то держал их, освещая внутренность вагона – совсем небольшого, по меркам менеджера. Залезшие сюда молокососы из второго взвода оказались правы – в вагоне насыпана куча советских винтовок; сначала Лехе показалось, что их сотни, потом прикинул на глазок – нет. Штук пятьдесят, не больше, да еще перемешаны с картонными коробками. Пошевелил одну картонку аккуратно сапогом – тяжелая, хотя и не очень большая.

Все трое первооткрывателей стояли на винтовках и коробках, с трудом удерживая равновесие. Потомок поднял один из винтарей и удивился – такого грязного оружия он в руках не держал, просто длинный ком грязи, облеплена обсохшей глиной и ремень как из жести. Аккуратно выкинул ее вниз, там поймали, послышались удивленные возгласы. Поднял вторую, с открытым затвором. Попытался затвор загнать на место – нет, заклинило. Передал одному из «светильников», люди внизу опять удивились. Следующий винтарь был без приклада – тот, отломанный, болтался свободно на конце ремня. А потом в руку Лехи впились занозы – новая винтовка была вся в зарубках и вроде даже и осколок торчал из деревяхи. Поневоле вспомнилось, как ругался тихонько Семенов, заполучив свой легендарный пулемет: схватил его сгоряча, а у того масса мелких осколочков застряла в деревянных частях, и воронение ствола поцарапало, когда граната хлестнула. Дояр тогда здорово ладонь поранил, потом долго выковыривал острые осколочки из ложа и приклада.

– Да что за черт? – удивились внизу.

– Сам не знаю, они все зачуханные какие-то, одна другой страшнее, – ответил потомок, принимая от своих помощников следующую винтовку – словно измазанную лихо коричневой краской и с задубелым ремнем. Попытался передернуть затвор – ладонь сорвалась безрезультатно с рукоятки, только испачкал шарик на ее конце сочившейся из ранки кровью. Понял, что это за краска, передал факельщикам, сердито сопя носом.

– Почему затор? Мы так неделю копаться будем! – раздался нетерпеливый голос пышноусого.

Внизу разноголосо отозвались, показывая увечные винтовки.

– Ну и шо? Кладите сюдой!

– Дык ломаные же!

– Машеров! Из трех неисправных винтарей одну исправную собрать можно? – крикнул кому-то командир отряда.

– Проще пареной репы! Во втором вагоне – станки: видать, фрицы везли для «железки» оборудование ремонтной мастерской. И винтовки где-то поперли у военных – неликвид, металлолом, в разумении починить и себе прибрать. У тех, кто в охране был, – тоже наши винтовки оказались, – отозвался неторопливый рассудительный голос.

– Так мы сами с усами или как? – уже повеселев, откликнулся командир.

– Еще с какими! – рассмеялся кто-то из взводных, и стоявшие у вагона хохотнули дружно.

– Тоди давайте, выхребайте, времени у нас мало!

Леха тем временем нашел приклеенную бумажку на коробке и при убогом освещении все же сумел прочитать, благо буквы были крупные:

«Борщ из сыросушеных овощей, концентрат в брикетах». Это что? – спросил он молокососов и потряс ящик, ожидая постукивания консервных банок. Но никакого бряканья не услышал; так, шелест бумажный. Молокососы переглянулись и пожали плечами.

– Это здорово! Если не врешь, конечно! – отозвались снизу недоверчиво. И нетерпеливо поторопили: – Кидай, давай!

Потомок не стал кидать, потому что не нужно убивать своих товарищей даже и случайно, а бережно передал факельщикам тяжелую коробку. Те аккуратно переправили стоящим ниже.

– И много там этого… такого? – с надеждой спросили снизу.

– Да весь вагон. И винтовок еще десятка три-четыре!

Внизу обрадованно зашумели. Суповые брикеты! Концентраты! А Леха с теплотой вспомнил гороховый суп в котелках, которые предусмотрительно уволок Жанаев. Говорили же ребята – из концентратов тоже.

И опять удивился – с чего воняет селедкой?

Балансируя на куче перемешанных с винтовками коробок, стали передавать вниз и то и это, стараясь действовать побыстрее, благо снизу порыкивал командир, которому очень не хотелось задерживаться на этой дороге. Сам Леха тоже опасался: вот припрется сейчас другой поезд, хотя бы и с отпускниками, – и будет вместо победы тяжкая драка. Отпускнички-то у немцев и с касками и с оружием своим ездят, читал давным-давно про такое менеджер.

Сунул в протянутые снизу руки очередную коробку, повернулся схватить, что подадут, но увидел, что затор – очередная винтовка зацепилась за что-то в куче, и молокосос свирепо ее дергал за ствол, а она не хотела и на сантиметр подаваться. Рванул сильнее.

Леха обалдел. Выстрел, хоть и в открытом вагоне, а оглушил. Выстрел с моментальным мясным чваком-стуком. Точно как тогда, когда у машины Леха фрица застрелил. И как раньше – с Петровым. И когда пленных достреливали. В кино такое не показывали, а в реале пуля, влетая в человечье мясо, издавала отлично слышимый звук.

Салобон выпустил из рук ствол неподатливой винтовки, сказал еле слышно:

– Маманя…

И сел на коробки, схватившись обеими руками за грудь. На спине у него, отчетливо видимое в неверном факельном свете, тут же стало стремительно расползаться, словно чернильное, пятно. Черное, только чуточку с красным отливом.

– Немцы!

– Чичас гранатой!

– Стой, идиот!

– Де нимци? Де?

Внизу нарастал кипеш, публика занервничала всерьез, и потому менеджер, отчаянно труся, что кто-нибудь горячий и впрямь гранату сюда швырнет, высунулся и завопил:

– Нет тут немцев, винтовка зацепилась! И стрельнула сама! Раненый у нас!

Снизу донесся вздох облегчения и следом – ворох матюков и прочей, меньшего калибра, брани на тему безголовых придурков, которые и подтереться не могут сами.