[1020]; «Сколько их бьется, / Людей одиноких, / Словно в колодцах / Улиц глубоких!» = «Весь этаж в припадке бьется <…> Не узнать на дне колодца / Про Бермуды никому» (АР-8-43). Причем сравнительный оборот «словно в колодцах / Улиц глубоких» встретится и в «Письме»: «Мы здесь — как на дне колодца» (АР-8-43).

Помимо темноты, для лабиринта и психбольницы характерно отсутствие воздуха: лирическому герою в лабиринте «трудно дышать», поэтому в «Письме», выступая в образе параноика, он потребует от санитаров: «Вы хотя бы, иноверцы, / Распахните окна, дверцы!» (АР-8-56). И в обоих случаях герои сознают свою обреченность: «Я задохнусь / Здесь, в лабиринте: / Наверняка / Из тупика / Выхода нет» = «Мы же — те или иные — / Все навечно выходные» /5; 472/, «…И пропасть на дне колодца, / Как в Бермудах, навсегда» /5; 136/; «Крики и вопли — всё без вниманья» = «Сорок душ посменно воют».

Находясь в лабиринте, герой говорит: «Я тороплюсь, / В горло вцеплюсь — / Вырву ответ!». А пациенты Канатчиковой дачи завершают свое письмо ультиматумом: «Отвечайте нам, а то…».

И напоследок проведем параллели между стихотворением «В лабиринте» и песней «Иван да Марья» («Вот пришла лиха беда…»), написанной для одноименного кинофильма (1974).

В обоих случаях лирический герой Высоцкого рассчитывает на помощь любимой женщины: «Кто меня ждет, / Знаю — придет, / Выведет прочь!» = «Пусть надеется и ждет — / Помощь Марьина придет / Скоро-скоро, верно слово» («кто меня ждет» = «Марьина»; «придет» = «придет»; «выведет прочь» = «помощь»). В первой цитате он ведет повествование от своего лица, а во второй — о нем говорится в третьем лице.

Если в первом случае герой находится в лабиринте, то во втором — в темнице («Ветры добрые, тайком / Прокрадитесь во темницу»), что по сути одно и то же, так как означает несвободу. И выбраться из нее можно лишь с посторонней помощью. Как сказал однажды Высоцкий Михаилу Златковскому: «На каждом шагу человек получает сполна. На каждом шагу понимает, что он — дерьмо, все вокруг — дерьмо, вся жизнь до него была и после него будет — дерьмо! И не выбраться, особенно в одиночку»*®*. Это буквально напоминает стихотворение «В лабиринте»: «Прямо сквозь тьму, /Где одному / Выхода нет». А то, что в одиночку выбраться крайне тяжело, видно также на примере «Человека за бортом» и «Чужой колеи»: «Так ему, сукину сыну, — / Пусть выбирается сам», «А вот теперь из колеи / Не выбраться».

Надо заметить, что лирический герой, попав в беду, рассчитывает на помощь извне не только в стихотворении «В лабиринте» и в песне «Иван да Марья»: «Знаю — придет, / Выведет прочь!», «Помощь Марьина придет», — но и в «Человеке за бортом»: «Но должен же корабль за мной придти» (АР-4-22). В этой песне он говорит: «Я вижу: мимо суда проплывают, / Ждет их приветливый порт», — как уже было в стихотворении 1966 года: «Машины идут, вот еще пронеслась — / Всё к цели конечной и четкой» (АР-3-100), — где герой тоже «выпал за борт» общества: «Хожу по дорогам, как нищий с сумой <.. > Куда я, зачем — можно жить, если знать…».

Если в стихотворении «В лабиринте» надежды героя оправдались: «Да! Так и есть: / Ты уже здесь — / Будет и свет! / Руки сцепились до миллиметра, / Всё! Мы уходим к свету и ветру / Прямо сквозь тьму, / Где одному / Выхода нет!», — то такая же ситуация и такое же слияние с любимой повторятся в песне «Иван да Марья»: «…Как в году невесть каком / Стали вдруг одним цветком / Два цветка — Иван да Марья». Можно еще добавить, что имя «Марья» отсылает к Марине Влади, а «Иван» как одна из масок лирического героя Высоцкого также встречается довольно часто («Есть у всех у дураков…», «Сказка о несчастных лесных жителях», «Сказочная история», «Грустная песня о Ванечке», «Песня Вани у Марии» и другие).

***

Остановимся на семантике некоторых фольклорных образов в творчестве Высоцкого.

В первую очередь, это образ леса, который может иметь два разных смысловых наполнения: как олицетворение власти и как спасение от нее. Последняя вариация представлена, например, в «Балладе о вольных стрелках», в черновиках «Побега на рывок» и в «Конце охоты на волков»: «Нет надежнее приюта — / Скройся в лес, не пропадешь, / Если продан ты кому-то / С потрохами ни за грош» /5; 12/, «Приближался лесок / И спасение в нем» (АР-4-12), «К лесу — там хоть немногих из вас сберегу!» /5; 213/. А в стихотворении «В тайгу!..» (1970) лирический герой стремится вырваться из удушливого мира, в котором царит советская власть, и насладиться свежим лесным воздухом: «Ия / Воздух ем, жую, глотаю, — / Да я только здесь бываю / За решеткой из деревьев, но на воле» (АР-4-59).

Но сейчас нас больше интересует лес как олицетворение власти (одной из его вариаций является образ лабиринта).

Впервые он встретился в «Песне-сказке про нечисть» (1966): «А мужик, купец и воин попадал в дремучий лес, / Кто зачем — кто с перепою, а кто сдуру в чащу лез. / По причине попадали, без причины ли, / Только всех их и видали: словно сгинули», — что можно сравнить с «Песней Соловья-разбойника и его дружков» (1974): «Как да во лесу дремучем / Что-нибудь да отчебучим, / Добра молодца прищучим, / Защекочем и замучим!»[1021] (в образе «добра молодца» поэт уже выводил себя в «Сказке о несчастных лесных жителях» и выведет еще раз в «Разбойничьей»: «Выпадали молодцу / Всё шипы да тернии»).

Кстати говоря, основные сближения наблюдаются как раз между двумя этими песнями: «В заколдованных болотах там кикиморы живут — / Защекочут до икоты и на дно уволокут» = «Добра молодца прищучим, / Защекочем и замучим!» (здесь можно вспомнить также песню «Ошибка вышла», где лирического героя будут подвергать пыткам: «Ведь скоро пятки станут жечь, / Чтоб я захохотал»); «А мужик, купец и воин / Попадал в дремучий лес» = «Ты не жди, купец, подмоги — / Мы из чащи повылазим»; «Будь ты пеший, будь ты конный — заграбастают» = «Водяные, лешие, / Души забубенные! / Ваше дело — пешие, / Наше дело — конные».

Как видим, у власти четко распределены функции, кому за кем охотиться, то есть своеобразное «разделение труда».

Можно даже выдвинуть гипотезу о