Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трудно сказать об объеме использования каменных изделий в быту. Подобные предметы встречаются далеко не часто. Первое место среди них занимают кремень. Это отдельные отщепы и осколки, встречаемые в могилах (к примеру, Харачой — погребения 8, 13, 16, 18, 19, 21, 26, 42, 46; Белгатой — погребение 6; см.: Круглов А.П., 1958, с. 97, 106, 110, 114 и др.), которые могли употребляться для высекания огня. Затем следует упомянуть выемчатые наконечники стрел, покрытые тонкой ретушью (табл. 110, 27, 28). Они найдены в ящике 3 у сел. Старый Чиркей (Путинцева Н.Д., 1959, с. 16), в Капчугае и Чиркутане возле скал с изображениями (Марковин В.И., 1954, с. 328, 333, рис. 4а, 8, 23, 24, а также работы 1987 г.). В Таркинском могильнике в погребениях 7 и 39 были обнаружены каменные шары (диаметром до 5 см), которые могли употребляться для метания с помощью пращи (Смирнов К.Ф., 1951, с. 232, 240).
С памятниками каякентско-харачоевской культуры можно, вероятно, связывать отдельные находки кремневых вкладышей для серпов (табл. 110, 25, 26), зернотерки, терочники, точильные оселки и прочие каменные изделия, употреблявшиеся в быту (Марковин В.И., 1969а, с. 71–73, рис. 32).
К изделиям из камня следует отнести многочисленные бусы, большей частью шаровидной и цилиндрической формы (табл. 110, 29–43). Они изготовлялись в основном из местных цветных камней — халцедонов, сердоликов, гагата (гишера), реже — из мрамора, кальцита, твердых метаморфических пород и привозного янтаря. Обычно местные бусы имеют двухстороннее сверление и довольно грубую обработку. Найдены во многих памятниках культуры (Марковин В.И., 1969а, с. 73–76, рис. 33, 1-16). В состав ожерелий входили бусы, изготовленные из раковин морских (каспийских) моллюсков рода Cardium и Didacna. Они имеют дисковидную форму. Иногда среди бус нанизывали и продырявленные раковины (табл. 110, 44, 45). Такие находки сделаны в Харачое (погребения 2, 27, 31, 37, 38), Тарки, Миатлы, Берикее, Каякенте, Маджалисе (сводку см.: Марковин В.И., 1969а, с. 76).
Изредка среди каменных и раковинных бус встречаются импортные бусы и бисер, сделанные из стеклянной пасты разных тонов: белого, желтоватого, светло-зеленого, коричневого (табл. 110, 39–43). Это уплощенный бисер, цилиндрические бусы (иногда они покрыты штриховкой), рифленые шарики и «рогатые» бусины (с выступами — «бородавками»). Многие захоронения культуры содержат подобные находки (Марковин В.И., 1969г, с. 76). Описанный материал является основным для суждения о жизни древнего населения Северо-Восточного Кавказа.
Обычно, когда пишут о каякентско-харачоевской культуре, то всю территорию Дагестана и Чечено-Ингушетии отводят под ее ареал (Крупнов Е.И., Магомедов Р.М. и др.). Это не отвечает действительным фактам. Пока памятники культуры почти неизвестны в горной части этих регионов, и только сам факт преемственной связи каякентско-харачоевских древностей с предшествующими фазами развития эпохи бронзы в местных условиях позволяет надеяться, что такие памятники еще будут обнаружены. Сейчас трудно детально очертить границы распространения каякентско-харачоевских памятников, особенно их северную часть. По этому поводу возникают порой разногласия. Например, такие пункты с интересующими нас находками, как Хиндой, Курчалой, Бачи-Юрт (в Чечне), В.А. Козенкова вводит в ареал кобанской культуры (Козенкова В.И., 1977, с. 8, 52, 53, 61, рис. 1), хотя в первых названных пунктах найдена керамика, характерная для каякентско-харачоевской культуры и более раннего времени при полном отсутствии здесь типичного для Кобани металла и керамики (Марковин В.И., 1963б, с. 64–67; 1966, с. 124, 125, рис. 3, 1; 1969а, с. 17, 43, рис. 3, 5; 16, 2–5). В Бачи-Юрте действительно был найден комплекс кобанских вещей, но в целом в районе этого села известны пока что памятники опять-таки каякентско-харачоевского облика. Этого мнения придерживаются многие специалисты (Мунчаев Р.М., 1961, с. 60, 62; Виноградов В.Б., 1972, с. 254; Ошаев М.Х., 1979, с. 50 и след.).
Таким образом, четкое определение границы культуры в пределах Чечни — дело будущего. Однако эту границу лишь приблизительно можно наметить по линии, идущей от сел. Дуба-Юрт на р. Аргун (Круглов А.П., 1938, с. 5) к селениям Курчалой и Ишхой-Юрт (здесь обнаружены могильники). Далее к пос. Верхний Чирюрт и г. Хасавюрт, затем к г. Махачкале, выше которого памятники культуры мало известны (отдельные находки у ст. Алмало) (Марковин В.И., 1963б, с. 64–67; 1969а, с. 16, 78, рис. 2). Южная граница культуры также довольно условна. За г. Дербентом ее памятники почти неизвестны, однако за р. Самур, уже в пределах Закавказья, сделаны отдельные находки, имеющие поразительное сходство с описанными. Таков сосуд, найденный в Лагодехи и обладающий «сходными чертами с каякентской посудой», такова также керамика из гробниц, открытых у селений Шудух, Пендбад и Баду (Крупнов Е.И., 1940, с. 17). Сосуд каякентско-харачоевского типа с широким развернутым устьем и маленьким дном был обнаружен у ст. Хачмас (Александрович-Насыфи Дж., 1929, с. 262–265, рис. 14, 15), подобного типа керамические обломки известны и из поселения Ибрагим-Халилтепе в Кубинском районе Азербайджана (Нариманов И., Шахвердиев И., 1965, с. 93) и с территории Апшеронского полуострова — возле селений Шувеланы и Мардакяны (Асланов Г.М., 1965, с. 85; Джафарзаде И.М., 1948, с. 90, 91). Отмеченное сходство не ограничивается только одной керамикой. Оно прослеживается и в стиле отдельных групп наскальных рисунков и некоторых сурьмяных и бронзовых изделиях (Крупнов Е.И., 1940, с. 10; Марковин В.И., 1969а, с. 97, 98). Вероятно, сейчас не стоит доводить границы каякентско-харачоевской культуры до Апшерона, но, наверное, не следует также думать, что южные границы культуры четко укладывались в современные пределы Дагестана, не выходя на правый берег р. Самур. Они могли занимать отдельные отроги закавказских нагорий и плоскость, близко подходящую к бассейну р. Самур (карта 7).
Выше уже говорилось о тесной связи каякентско-харачоевской культуры с предшествующим временем. В настоящее время в науке нет иных мнений, а раз данный факт считается доказанным, то возникает необходимость хронологической увязки времени бытования данной культуры с более ранними этапами. К сожалению, сделать это не так просто (Марковин В.И., 1982б, с. 12, 13).
Если вспомнить датировки, предложенные для таких ярких, но более древних памятников, как Гинчи и Гатын-Кале (см. предыдущую главу), то станет ясно, что даже для них нет четких дат. М.Г. Гаджиев датировал Гинчи в 1969 г. временем «не позже конца первой четверти II тысячелетия до н. э. до XII в. до н. э.» (Гаджиев М.Г., 1969а, с.