В этом нужно усматривать не длительную «живучесть» культуры (Виноградов В.Б., 1972, с. 276 и след), а лишь стойкое сохранение ее отдельных черт в предметах быта и орнаментике у населения Северо-Восточного Кавказа в скифо-сарматское время и даже позднее (Марковин В.И., 1969а, с. 113, 114).

А.П. Круглов впервые сделал попытку выделить локальные особенности среди памятников культуры, наметив в ней два района: «западный» (для Чечни) и «восточный» (для Дагестана), хотя и не дал о них четкого определения (Круглов А.П., 1958, с. 52–59), Е.И. Крупнов считал вполне возможным утверждать только такую локализацию (Крупнов Е.И., 1951, с. 222). К.Ф. Смирнов, изучив материалы Таркинского могильника, рассматривал их как бы посредствующими между «западной» (харачоевской) и «восточной» (каякентской) группами. Это давало ему возможность фактически говорить о трех группах (Смирнов К.Ф., 1951, с. 255–257).

В дальнейшем была сделана попытка разработать этот вопрос более полно — было обращено внимание на локальные различия в устройстве погребальных сооружений и сопутствующих им конструкций, на позы погребенных, размещение сосудов в могилах, особенности керамического декора. Все эти черты позволили нам наметить пять локальных районов (группировок), которые могли соответствовать отдельным племенным группировкам (Марковин В.И., 1969а, с. 85–87, рис. 36 — карта).

Сам факт наличия отмеченных локальных групп, в предшествующее время менее четко ощутимых, позволяет говорить о памятниках каякентско-харачоевского круга как об объектах особой специфической культуры. К тому же на позднем этапе в западных районах региона ее памятники стали соседствовать с кобанскими. Можно сделать вполне очевидный вывод, что носители раннего этапа кобанской культуры потеснили в то время некоторую часть каякентско-харачоевского населения в горы. Поэтому трудно согласиться с учеными, рассматривающими эту культуру лишь как хронологический этап в развитии местных племен (Канивец В.И., 1959, с. 50, 51; Котович В.М., 1965, с. 249–252; Котович В.Г., 1978б, с. 72; 1982, с. 117, 118). Те данные, которые приводит В.Г. Котович в пользу осмысления культуры в качестве этапа, представляются требующими еще обоснования (Марковин В.И., 1969а, с. 88).

Древние племена — носители каякентско-харачоевской культуры являлись земледельцами и скотоводами. Селились они на высоких речных террасах (Курчалой), в долинах между гор (Карабудахкентское поселение), на Платовых поднятиях (Новолакское поселение) и по склонам гор (Анди, Хиндой). Поселения располагались на хорошо освещенных солнцем местах. Некоторое представление о таком поселении дают раскопки в Нижней Сигитме. Многокамерные жилые постройки воздвигались на каменном основании, верхняя часть их была глинобитной. Это были дома, имевшие до пяти помещений квадратной или округлой формы с площадью от 4–5 до 32 кв. м. Внутри них имелись очаги двух видов: расположенные на каменных настилах (они служили для хозяйственных целей), а также шестигранной формы (диаметром в 0,5–0,7 м), используемые, вероятно, для ритуальных церемоний. Полы в домах земляные, массивные двери поворачивались в пяточных камнях. Это были дома больших патриархальных семей (Канивец В.И., 1957, с. 159; Бредэ К.А., 1959, с. 25, 26; 1956, с. 102–114; 1957, с. 17–38).

Здесь следует снова вспомнить Верхнегунибское поселение, расположенное у сел. Гуниб (см. предыдущую главу). Верхний слой его В.М. Котович относит «к самому началу каякентско-харачоевского этапа», который датирует XIV–XIII вв. до н. э. (Котович В.М., 1963, с. 250). К тому времени поселение уже давно функционировало (с конца III тысячелетия до н. э.), его архитектурный облик устоялся; это были одноэтажные каменные дома, которые последовательно, ступенями возвышались друг над другом. Материалы интересующего нас слоя содержат до 61 % керамических обломков, покрытых обмазкой (в нижнем слое их было всего 40 %). Среди посуды преобладали горшки с сильно отвернутым краем, затем некрупные кувшины с четко выделенной шейкой и сосуды с резко обрезанным устьем (Котович В.М., 1965, с. 182, 183, рис. 63), т. е. формы керамики, которые характерны для культуры. Как особый вид керамической посуды В.М. Котович рассматривает «сковороды» — своеобразный вариант мисок с сильно утолщенным дном. Орнаментация верхнегубинской керамики данного слоя (Котович В.М., 1965, с. 185, рис. 64) не отличается от описанной нами. Материалы Верхнегунибского поселения дают также возможность более полно представить хозяйственную деятельность древнего местного населения.

Занятия земледелием документируются находками кремневых вкладышей (Курчалой, Берикей, Новолакское поселение и др.), песта (Карабудахкентское поселение) и ступки для дробления зерна (Харачой). Аналогичные предметы обнаружены в Верхнем Гунибе. Вероятно, в эпоху бытования каякентско-харачоевской культуры увеличилось количество террасовых полей, как и прежде, основными посевными культурами являлись голозерный ячмень и мягкая пшеница.

Большую роль в хозяйстве играло скотоводство. Подсчеты костных остатков с территории Нижне-Сигитминского поселения (площадь раскопа более 1200 кв. м) показали, что кости домашних животных здесь составляют 75,3 %, диких — 24,7 %. Среди домашних животных более половины их принадлежит крупному рогатому скоту, а затем мелкому (Котович В.Г., 1961, с. 291). Курчалоевский зольник также дал преобладающее количество костей крупного рогатого скота, далее свиней и овец. В Верхнем Гунибе, наоборот, заметно преобладание мелкого рогатого скота (до 61 %) (Котович В.М., 1965, с. 217, 218). Как видно, направление скотоводческого хозяйства в разных зонах (в высокогорьях и в предгорных районах) было различным.

Приведенные данные свидетельствуют об оседлом быте. Для перевозок и различных поездок использовалась лошадь под седло и в упряжке. На одном наскальном рисунке в ущелье Капчугая изображен всадник. Под ним видны подушки седла (Марковин В.И., 1954, с. 332, рис. 8). Наличие повозок документируется находками глиняных моделей колес (Капчугай, Курчалой и др.). Скорее всего, в натуре это были массивные деревянные изделия с мощной ступицей (табл. 108, 13, 15). В Берикее и возле Манас-аула обнаружены выбитые изображения арб-двуколок. Такого рода телеги наиболее удобны для использования в условиях гор. Они годились и для упряжки быков (табл. 106, 7, 9) (Круглов А.П., 1958, с. 144, рис. 69; Марковин В.И., 1961а, с. 127, 130, рис. 6; 1969а, с. 94, рис. 39, 1).

В хозяйстве не последнее место занимала охота. Среди найденных на поселении Нижняя Сигитма костей животных 27 % принадлежит представителям диких видов (олени, туры, серны, безоаровые козлы, кабаны, зайцы, птицы и пр.) (Золотов К.Н., 1961, с. 291). О составе охотничьих объектов можно судить и по наскальным изображениям (табл. 106, 5, 6, 9, 11, 12), открытым в районе Капчугая, Сигитмы, Буглена, Экибулака, г. Буйнакск и горных районах Дагестана (в Чечне такие рисунки пока не найдены). Всех отмеченных выше животных можно видеть и на древних гравировках, и в живописи. Охоту вели пешими и конными, используя луки (Канивец В.И., 1957, с. 160; Марковин В.И., 1959, с. 148 и след.; 1969а, с. 94, рис. 39; 1990, с. 84–88; Котович В.М., 1969, с. 92, 93; 1974; Канивец В.И., Марковин В.И., 1977, с. 58–66).

В охоте и пастушестве, очевидно, большую помощь человеку оказывала собака. Кости ее найдены на Нижне-Сигитминском поселении, в Верхнем Гунибе