Дальнейшие события Аш запомнил плохо. В памяти сохранилось неясное видение вереницы слонов, которые величественно проходят мимо тяжкой поступью, увозя высокопоставленных участников барата, и смутное воспоминание, как он помогает Кака-джи, Джхоти и Малдео Райю забраться в позолоченный паланкин и видит, как Мулрадж и еще несколько представителей Каридкота садятся в другой паланкин и тоже уезжают. Происходившее впоследствии запечатлелось в сознании в виде хаоса образов и звуков: барабанный бой, пронзительные голоса флейт, гарцующие всадники и несметное множество ярко одетых людей, которые уходят в темноту в сопровождении факельщиков, шагающих цепочкой по обеим сторонам колонны. Первые в длинной процессии, вероятно, достигли Рунг-Махала еще прежде, чем последние прошли под убранной цветами аркой, ведущей из парка, и Аш, по всей видимости, оставался среди толпившихся у Жемчужного дворца зрителей и поддерживал вежливые разговоры с соседями до самого конца, ибо он вернулся в свои комнаты в душном гостевом доме уже далеко за полночь.

Сидевший на веранде у спальни слуга, в чью обязанность входило дергать за веревку, приводя в движение тяжелую панкху и тем самым создавая искусственный сквозняк, крепко спал на своем посту. Как и чоукидар, который лежал, закутанный в простыню, точно в саван, на кровати, поставленной под навесом веранды. Аш не стал их будить. Повернувшись, он неслышными шагами направился к ведущей наверх каменной лестнице, поднялся по ней на плоскую крышу и, опершись на парапет, устремил взгляд на озеро и город.

В последние недели он изо всех сил старался не думать о Джули, и, хотя у него не всегда получалось, он отчаянно боролся с собой и сознательным усилием воли гнал прочь любую мысль о ней, проникавшую сквозь возведенные преграды и заслоны. Но эта борьба не прекращалась ни на миг, и Аш знал, что она будет продолжаться до тех пор, покуда время и старость не придут к нему на помощь, потому что он не может все дни напролет только и делать, что прислушиваться к эху былого и жить воспоминаниями. Он должен жить дальше, и жить в разлуке с Джули. Ему придется смириться с этим – им обоим придется. Но сегодня он вправе позволить себе посвятить ей несколько часов, и – как знать? – возможно, его мысли достигнут Джули, преодолев разделяющее их расстояние в какую-то милю, и тогда она поймет, что он думает о ней, и найдет утешение в этом сознании.

Парк постепенно погружался в тишину. Рассвет на этих широтах занимается рано, и люди, не присоединившиеся к процессии, укладывались в постели, чтобы успеть хоть немного поспать до пробуждения ранних птиц и наступления нового пышущего жаром дня. Но по ведущей в город дороге все еще ползла цепочка факельных огней, а в самом Бхитхоре ярко сияла иллюминация, играли оркестры и с треском взрывались патаркары. Высоко над тесным скоплением домов вырисовывались на фоне ночного неба сложенные из песчаника крыши и купола Рунг-Махала, блестящие подобием полированной меди в свете многих тысяч чирагов, и Аш словно воочию видел, как слоны один за другим проходят под аркой огромных ворот и вступают в наружный двор дворца. Джули, должно быть, уже находится в занане и впервые видит комнаты, в которых она проведет остаток своих дней. Служанки снимают с нее драгоценности и убирают праздничный наряд, и очень скоро…

Он резко осадил свое воображение, внутренне содрогаясь от следующей мысли, но сразу же осознал, что сегодня ночью разделить ложе с раной придется Шушиле, а не Джули. Рана никогда не желал Джули и, возможно, никогда не возжелает, а в таком случае ее оставят в покое и позволят ей жить своей жизнью, занимаясь хозяйственными делами, не пользуясь особым вниманием и уважением, заботясь о Шу-шу и детях Шу-шу – плачевная перспектива для девушки вроде Джули, молодой, красивой и созданной для любви…

Лишить Джули материнства и запереть в стенах занана, отняв у нее счастье и все радости жизни, – такое же тяжкое преступление против неба, как посадить в клетку жаворонка. Но возможно, Шу-шу когда-нибудь поймет всю меру принесенной жертвы и отплатит за нее единственным возможным способом – любовью. Аш надеялся на это, но без особой уверенности, ведь Шу-шу с малых лет привыкла во всем полагаться на сводную сестру и воспринимала ее преданность как должное, а только изнуренные голодом или жаждой признательны за хлеб и воду.

Джули – вода и хлеб. Но когда в изобилии имеются роскошные яства, вино и сочные фрукты, Шу-шу вполне может потерять вкус к простой пище и в конце концов отвернуться от нее, посчитав пресной и ненужной. Доверять Шу-шу нельзя, вот в чем загвоздка. Она может питать самые добрые намерения, но она всегда будет идти на поводу у своих эмоций, и невозможно предвидеть, в какую сторону они ее повлекут. Вдобавок в конечном счете она всего лишь ребенок и, как большинство детей, падка на лесть. Среди этих незнакомых людей найдется немало таких, которые не пожалеют усилий, чтобы снискать расположение первой леди Рунг-Махала, и кое-кто из них наверняка постарается отлучить Шушилу от сводной сестры и занять место Джули в ее сердце.

«О дорогая моя, – подумал Аш, – милая моя, чудная, безрассудно храбрая возлюбленная… что станется с тобой? Что станется со мной?»

И вновь будущее явилось его мысленному взору пустынным, темным, холодным, как космос, и бесконечным, как вечность, и вновь показалось, что жизнь без Джули не имеет смысла. Горечь и жалость к себе захлестнули душу, лишая воли, отнимая мужество, – и, глянув вниз с высоты парапета, Аш вдруг впервые подумал о том, сколь легко покончить со всем этим раз и навсегда.

В следующий миг, потрясенный последней малодушной мыслью, он с отвращением поморщился, увидев себя со стороны: бесхребетный трус, упивающийся жалостью к себе. Каким глубоким презрением прониклась бы к нему Джули, когда бы узнала! И правильно сделала бы, ибо одно представлялось несомненным: ему всяко будет жить гораздо легче, чем ей. Он не обречен навсегда оставаться в Бхитхоре, и у него есть множество способов заполнить свою жизнь. На северо-западной границе редко надолго воцарялось спокойствие, и разведчики больше привыкли к войне, чем к миру. Будут военные операции в Пограничных горах и сражения, которые нужно спланировать, провести и выиграть; у него будут лошади, чтобы скакать на них, и незнакомые дикие местности, чтобы их исследовать, и горы, чтобы на них восходить… и друзья, с которыми можно поговорить, выпить и посмеяться: Зарин, Уолли, Кода Дад, Махду, Мулрадж и многие другие. А у Джули нет никого, кроме Шушилы, и, если Шушила охладеет к ней или восстанет против нее, у нее в жизни не останется вообще ничего…

Небо, которое было темным, когда Аш поднялся на крышу, начинало бледнеть, и огни в городе уже не светили: чираги выгорели или погасли, задутые предрассветным ветром. Ночь закончилась, и близилось утро; скоро запоют петухи, и начнется новый день. Пора спуститься в комнату и попытаться урвать часок для сна, пока воздух еще дышит свежестью, поскольку с восходом солнца станет слишком жарко, чтобы спать, а сегодня предстоит сделать столько дел и решить столько вопросов, что браться за них, ничего не соображая от усталости, даже и пробовать не стоит.

Аш устало выпрямился, засунул руки в карманы и в одном из них наткнулся пальцами на какой-то круглый шероховатый предмет. Это было одно из печений, которые раздавали гостям на ступенях Жемчужного дворца; из вежливости он взял его и положил в карман, намереваясь выбросить позже. Он вынул печенье и при виде его вспомнил об иных днях. Улыбка тронула губы, смягчив усталую мрачность лица, и Аш раскрошил печенье и рассыпал крошки по краю парапета, а потом в последний раз устремил взгляд на далекий силуэт Рунг-Махала и чуть слышно заговорил в тишину.