– Мне говорили, что вы ведете самостоятельные исследования данной операции. Завели своеобразный дневник событий, – обратился Хозяин к Белосельцеву. И тот почти не удивился этим словам. Давно догадывался, что записи в альбоме с детскими рисунками уже просмотрены и скопированы. – Как-нибудь хотел бы почитать ваши записи. Если мы будем живы и нам будет суждено общаться, я, быть может, дополню их своими, и мы создадим уникальный труд. Все происходящее имеет, помимо прикладного, несомненное научное значение. Вы сможете защитить закрытую докторскую диссертацию. Если хотите, я определю вас в наш аналитический центр, где вы станете работать не урывками, не от случаю к случаю, не на разрисованных листочках бумаги с детскими милыми и трогательными рисунками, а на компьютерах, с колоссальными информационными банками, в коллективе ученых. Но для этого нам нужно завершить эксперимент!..

Солдаты вернулись на исходные позиции, перегородили щитами спуск к Смоленскому мосту. Светлые щиты напоминали трепещущие на поверхности воды поплавки.

– Операция спланирована наподобие войсковой, – продолжал Хозяин, – с применением математических методов, вплоть до учета больничных коек для раненых солдат и населения. С учетом тюремных камер в «Лефортово» и «Матросской тишине» для главарей мятежа. Спланированы и подготовлены могильники и крематории, ждущие массовые поступления трупов. Не говоря уже о парапсихологических воздействиях, которые включаются в строго обозначенное время и в строгих дозировках…

Белосельцев вглядывался в лицо Хозяина, в его лиловатые, химического цвета губы, в мраморные склеротические жилки носа, в едва заметные пергаментные морщинки у глаз. И возникла странная мысль, не является ли он результатом искусственного синтеза, осуществленного на далекой орбите, без влияния земного притяжения, без учета человеческой этики, для какой-то внеземной, связанной с иными мирами цели? Кто он такой, Хозяин, кто способен воздействовать на жизнь мегаполиса, управлять движением финансов, политикой, человеческой страстью и ненавистью? Кто он такой, планирующий загрузку крематориев?

Баррикадники выкатили на улицу автомобильное колесо. Подожгли его. Жирный дым с маленьким багровым огнем стал растекаться над площадью. Баррикадники катили баллоны, поджигали их. Баррикада окуталась дымовой завесой, почти исчезла из глаз. Небо над площадью закрылось тяжелым, зловонным дымом. Лишь изредка в прогалы просвечивал красный флаг.

– Вам передавали наше мнение. Вы оказали нам огромную услугу, заманив в ловушку этого истеричного офицера. После этого стала возможной наша психологическая атака. Теперь, когда операция близка к завершению, вам следует выполнить вторую задачу. «Чемоданчик Руцкого». Добудьте его любой ценой. Примите из рук Руцкого во время штурма за несколько минут до ареста, чтобы кейс не попал к властям. Тогда вам не будет равных среди специалистов по спецоперациям. Хотя и теперь уже нет равных! – Хозяин засмеялся, стал быстро тереть ладонь о ладонь. Казалось, этим способом он добывает огонь. И дым, летящий над площадью, маленький багровый язычок над черным баллоном возникли от трения белых сухих ладоней.

К этому шелестящему звуку добавился нестройный лязг возводимой баррикады, металлический лязг солдатских щитов, вой санитарных машин, рокот отъезжающего водомета, стенания избитых людей и тысячи отдельных неслышных звуков, таких как щелканье пистолетных затворов, хрип милицейской рации, матерные возгласы баррикадников. Этот сложный, витавший над площадью звук был звуком сражения, которое, после первой волны, накапливало в себе вторую и третью.

– Мне не хотелось этого говорить, – произнес Хозяин, – однако скажу. До этого момента вы вели себя безупречно. Надеюсь, так будет и дальше. Но если вам вздумается нам изменить, а человек, как известно, слаб, то мы сумеем этому воспрепятствовать. Ведь у всех у нас есть дорогие нам существа, любимые женщины, наши ангелы-хранители. Но, уверен, до этого не дойдет.

Хозяин засмеялся. А Белосельцев почувствовал, как стало ему жутко. Эта голая, залитая кровью и смрадом площадь, зловонный дым горящих покрышек, смятый брошенный щит, раскиданные обрезки железа, витавшая над площадью ненависть – это было то, куда он вовлек свою Катю. И он должен теперь бежать, торопиться, чтобы выхватить ее из беды, спрятать от хохочущих глаз, фиолетовых губ, мраморных склеротичных прожилок на этом близком страшном лице, которое являло собой какой-то странный и страшный знак, уродливый иероглиф, искрививший направление улиц, расположение площадей, вырвать Катю из этого смятого, деформированного города, унести ее к Белому морю.

– Вы должны вернуться в Белый Дом и ждать там начала и завершения штурма, – сказал Хозяин. – Будьте ближе к Руцкому. Мы очень на вас надеемся.

Он повернулся к подходившему офицеру ОМОНа, толстому от бронежилета, шлема и амуниции.

– До встречи, – дружески сказал Каретный, хлопнул по плечу Белосельцева и отошел.

Белосельцев дождался, когда они скроются за каменным углом министерства. Быстро, почти бегом, кинулся обратно на Арбат. Пробежал мимо художников, безмятежно продававших свои пейзажи с церквушками. Мимо жениха и невесты, позировавших перед плюшевыми вороной и тигром. Мимо ресторанов, магазинов, лотков – к метро. Несся, как во сне, под Москвой. Вышел на площади «Трех вокзалов». Кинулся к кассе. Обнаружил небольшую очередь молчаливых усталых людей. Купил билет, один, на Север, для Кати. Туда, куда недавно уносил их счастливый поезд и где среди красных рябин, снегопадов пенилось, шипело, качало черные лодки бескрайнее море.

С вокзала он на минуту забежал домой. Прихватил альбом с рисунками, где хранился дневник наблюдений. Поехал к Кате отвезти ей билет. Тонкий, сложенный листок бумаги лежал в нагрудном кармане пиджака, и у него было чувство, будто этот билет соединяет его с милым и чудным, с чем скоро предстоит навсегда расстаться. Он сам уготовил это расставание, установил эту хрупкую, с каждой минутой убывающую связь.

Катя открыла дверь. В ее глазах пробежали моментальные тень и свет, когда она сначала испугалась, жив ли он и здоров, а потом обрадовалась, убедившись, что целехонек и можно принять от него сырое пальто, коснуться невзначай его худой, плохо выбритой щеки.

– Бог знает, что передумала!.. По телевизору такое показывали!.. Опять побоище!.. Какого-то старика раздавили!.. Уже собиралась туда бежать, а ты вот он!..

– Я там был. Снова народ дубасят. Но сегодня не так, как у «Баррикадной». Там отступали, а у Смоленской дали отпор. Народ звереет, хочет биться насмерть.

– Ты ведь после болезни!.. Сил у тебя никаких!.. Ушел, меня не дождался!..

– Видишь, вернулся.

– Запру дверь, спрячу твое пальто и никуда не пущу. Ключ в форточку выброшу. Останешься здесь со мной взаперти, пока все не уляжется.

Катя закрыла дверь на все ключи и запоры. Решительная, энергичная, оттеснила его от порога в глубь дома. Связку ключей сунула куда-то под ворох пальто и плащей.

– Вот и все!.. Никуда не пущу!..