Несмотря на столь ясные факты, в которых трудно не видеть созревшего настроения до конца провести начавшийся процесс, все же продолжали существовать противоположные веяния, которыми сдерживался решительный взрыв. Как раз с началом занимающей нас переписки совпадали переговоры о соединенном движении на норманнов: в предполагавшейся лиге должны были принять участие и папа, и даже западный император. Руководясь именно этими политическими соображениями, царь Константин Мономах обратился к папе с дружественным письмом; весьма вероятно, что по желанию царя и патриарх обратился к папе уже лично с обращением, в котором на Западе усмотрели мирный шаг и искание соглашения. Во всяком случае для папы оказалось возможным обратиться к царю Константину с новым изложением дела и с просьбой повлиять на патриарха в примирительном духе. В этих расположениях возник вопрос о посылке легатов в Константинополь. Для этого были избраны: кардинал и канцлер Римской Церкви Фридрих, бывший потом папой под именем Стефана X, кардинал Гумберт и архиепископ Амальфи Петр — все трое из высших сановников Западной Церкви. Принимая во внимание, что письма, которыми были снабжены послы, помечены январем 1054 г., следует думать, что они явились в Константинополь ранней весной 1054 г., о смерти папы Льва IX, случившейся 19 апреля, они во всяком случае узнали в Византии. Царь оказал им исключительное внимание и почет, им даже отведено было помещение в царском дворце, в Пигах. Если вспомнить, сколько горечи доставило другому западному епископу пребывание в предоставленном ему частном доме, то, конечно, разница в приеме, оказанном послам папы, не может не бросаться в глаза. Но следует сейчас же отметить, что такова была лишь показная сторона, за ней скрывались менее благоприятные симптомы, о которых дает понять письмо патриарха к Петру Антиохийскому. // Сказав, что он присутствовал на приеме папских апокрисиариев, Михаил Кируларий не скрывает, что он был поражен их вызывающим и надменным видом, что при посещении его в патриарших палатах они вели себя так же гордо, не удостоили его поклоном и должным приветствием. Он сообщает далее, что они простерли свою надменность до того, что отказались сесть ниже греческих митрополитов, усматривая в этом личное для себя оскорбление. Константинопольский патриарх не может простить им, что они позволили себе явиться во дворец в преднесении креста и хоругви [205].//

Уже эти указания могут свидетельствовать, что отношения между папскими легатами и патриархом складывались весьма неблагоприятно. До известной степени общий тон этим отношениям дан, вероятно, полученными послами инструкциями и частью находит себе выражение в письмах, которые они должны были передать патриарху и царю. Папские грамоты действительно весьма различны по тону: столько же почтительности в письме к царю, как высокомерия и даже угроз к патриарху. Начав письмо словами приветствия и похвалы за выражение братских чувств, папа, однако, переходит затем к резкому осуждению поведения Михаила Кирулария, отрицая даже за ним священный характер, так как он неправильно получил епископство, минуя низшие иерархические степени. Дальнейшим поводом к осуждению служит то, что он якобы посягает на привилегии Александрийской и Антиохийской Церкви и хочет присвоить себе власть над ними. Но более реальный мотив нерасположения заключался в том, что Константинопольский патриарх, позволив себе закрыть латинские церкви и подвергнуть отлучению от Церкви тех, кто совершает евхаристию на опресноках, усвоил себе неизвинительную дерзость относиться к представителю Римской Церкви как равный к равному.

Между тем второе письмо составлено было в почтительном тоне. Хотя и здесь сделан мимоходом намек, что Римская Церковь украсила короной восточного императора, но Константину Мономаху приписаны в нем большие заслуги, приравнивающие его к Константину Великому. Сказав затем о союзе против норманнов, папа непосредственно переходит к жалобам на патриарха и заключает угрозой, что если Михаил Кируларий останется в своем упорстве, то Рим прервет с ним сношения. В заключение папа рекомендовал своих послов благорасположению царя и просил его оказать им все содействие, чтобы они могли исполнить возложенную на них задачу.

Послам папы была предоставлена в Константинополе полная свобода; ясно, что они пользовались расположением светской власти. Но в течение продолжительного времени они остались вне сношений с патриархом, который, по-видимому, не без намерения прекратил с ними сношения. В дальнейшем инициатива принадлежала легатам папы, и особенно кардиналу Гумберту, который был горячим поборником притязаний Римской Церкви. Чтобы приготовиться к выступлению против Восточной Церкви, кардиналы Гумберт и Фридрих решились заняться опровержением тех нападок на Римскую Церковь, которые нашли себе место в письмах патриарха, Льва Охридского и Никиты Стифата. // Опровержение было составлено с таким же литературным талантом, как и нападение.// Из этих опровержений сохранился диалог между латинянином и греком, принадлежащий перу Гумберта, в котором грек выражает свои возражения, а латинянин защищается. Хотя и здесь оба противника не щадят красок и резких выражений, бросая один другому упреки в ереси, святотатстве, тем не менее этот диалог должен считаться еще весьма приличным по сравнению с другим памфлетом, направленным против Стифата. Гумберт прежде всего отрицает за студийским монахом право вмешиваться в богословские споры и советует ему упражняться в стенах монастыря в посте и умерщвлении плоти, а не лаять, подобно псу, на святую Римскую Церковь и Соборы. По словам автора, Никита не монах, а настоящий Епикур, ему жить не в монастыре, а в непотребном доме. Его ярость может напоминать богохульственный лай Юлиана и Порфирия; эпитеты «развратный, собака, отвратительный циник» встречаются на каждом шагу. В споре об опресноках Никита оказывается мошенником, подделывателем текстов. Трудно в настоящее время объяснить, подействовали ли на Никиту подобные опровержения, или влияли на него другие соображения, но он торжественно отказался от своего сочинения. 24 июня император вместе с римскими легатами был в Студийском монастыре, где прочитано было во всеуслышание сочинение Никиты и где на него сделаны были возражения, по выслушании которых Никита сказал, что сознается в ошибке, и будто бы предал анафеме и свою книгу, и всех, кто не признает Римскую Церковь первою между всеми [206]. Тут же по приказанию императора предано было сожжению сочинение Никиты.

Нет сомнения, что рассказанные происшествия совершенно в неожиданном свете рисуют и отношение Константина Мономаха к легатам, и занятое ими в Константинополе положение, совершенно ненормальное с точки зрения церковной практики и явно враждебное к патриарху.

Михаил Кируларий ввиду вызывающих поступков со стороны римских апокрисиариев занял весьма уклончивое положение и далеко не проявил той инициативы, какая была ему свойственна и с которой он начал борьбу. Не можем даже признать, что занятое им положение соответствовало обстоятельствам. Он делал вид, как будто не признавал за легатами полномочий вести переговоры по церковным делам. Внешним формальным оправданием могло служить то, что полномочия послов нарушались со смертью Льва IX, и как новый папа Виктор II был избран спустя целый год, в апреле 1055 г., то можно было рассматривать их полномочия прекратившимися, хотя патриарху нельзя было не считаться с взглядами на это дело царя, который продолжал поддерживать с римскими легатами добрые отношения. Может быть, Михаил Кируларий имел намерение созвать Собор для обсуждения дела, и если бы последующие обстоятельства не произошли так быстро и неожиданно, то он имел бы за себя большинство сочувствовавших ему епископов.